Александра Багирова
(Лондон, Великобритания)
Из жизни Его Высочества князя Расуля Ягудина
Ну, вот. Кипр (а значит, и весь Европейский Союз, членом которого Кипр является) предоставил Его Высочеству князю Расулю Ягудину, по-прежнему перманентно находящемуся в российском федеральном розыске, политическое убежище. Не буду приводить здесь текст официального письма, извещающего Его Высочество об официальном признании его политическим беженцем и приглашающего зайти за паспортом – просто лень набирать текст, а переводить с английского тем паче. Впрочем, переводить я всё равно бы не стала – умные люди, знающие или чувствующие, что рано или поздно из проклятой Богом России придётся уматывать, английский язык давно выучили (как, например, четверть века назад, без всякой объяснимой причины, просто повинуясь смутному безотчётному чувству, выучил английский Его Высочество), а значит, всё поймут и без перевода, а стаду путинских баранов, которых он, когда хочет – стрижёт, а когда хочет – режет, и понимать ничего не надо.
Так что я уж лучше займусь кое-чем гораздо более продуктивным и, главное, приятным – пообщаюсь с Его Высочеством князем Расулем Ягудиным. Начав с моего любимого вопроса: «Ну, что скажете, Ваше Высочество?»
– Ну, что скажете, Ваше Высочество?
– Скажу, что не ожидал, вот что скажу. Я ведь узнал о нежной интимной дружбе Кипра с Путиным, уже оказавшись на Кипре, и буквально за голову схватился – куда меня занесло! Учитывая, что Путин к тому моменту отстегнул Кипру в общей сложности двенадцать миллиардов евро – уж не за меня ли?, если да, должен признать, что это хорошая за меня цена. Сам бы себя продал за такие деньги (тут улыбнуться всемилостивейшее соизволили Его Высочество. А.Б.)
– И с чего же тогда весь этот оборот наоборот по твоему мнению?
– Да я не вникал, мне-то что, моя, что ли, проблема? Дали убежище, и ладушки, а зачем и почему, пусть Путин себе голову ломает. Но догадаться, вообще-то, несложно – киприотам попросту глубоко плевать на всех, всё и вся, кроме себя самих. Вот они и приняли вполне шкурное решение, выгодное в первую очередь им самим и, по чистой случайности, мне: двенадцать миллиардов у Путина забрали, а затем его банально кинули, оставив в дураках, а чего?, почему нет?, за этого гавнюка им ведь даже общественного порицания не будет, подумаешь – у величайшего ублюдка современности стырили двенадцать миллиардов евро, кто их за это осудит? Схожую позицию в своё время высказал Роберт Хайнлайн: «Убивайте убийц, ненавидьте ненавидящих, уничтожайте несущих уничтожение».
– А киприотов не сгрызут угрызения совести, как ты считаешь?
– Как могут сгрызть угрызения того, чего не существует в природе? У киприотов попросту нет упомянутого тобой органа. Обычно в подобных случаях говорят «к сожалению», но применительно к моему случаю я, пожалуй, скажу – к счастью.
– Нууу, вот мы и плавно подошли к твоему случаю. Как ты жил все эти без малого четыре года, прошедшие после эмиграции из России? Туго пришлось?
– Очень туго, Саша. Я прошёл страшный мученический путь. Не будем углубляться.
– Углубляться, вообще-то, надо, но ладно, оставим для следующего раза. А пока продолжим беседу в другом направлении – ты уверен, что правильно поступил? Было ли это наиболее разумным – глухой ночью сразу после обыска, бросив всё, бежать из страны? Может, если бы ты остался и утром смирнёхонько явился бы по повестке на допрос, было бы не так туго? Ну, отсидел бы свои пять лет, а затем с чистой совестью на волю. А так, вместо пяти лет в тюрьме, ты четыре провёл, живя кошмарной волчьей жизнью.
– БЛАГОРОДНОЙ волчьей жизнью, Саша, БЛАГОРОДНОЙ! Кошмарной, но… благородной. Настоящей благородной княжеской жизнью – то и дело подступая к краю страшной мученической смерти (БЛАГОРОДНОЙ мученической смерти потомственного русского дворянина), но всё равно не уступая плебейскому путинскому блядву. А если бы я согласился играть в подлые игрульки черни: опись, прОтокол, сдал, принЯл, отпечатки пальцев, капэзэ и суд, тюрьма и зона, я, возможно, сберёг бы свои нервы, но не спас бы свою дворянскую честь (тута и здеся я отсылаю читателя к песне Дольского «Господа офицеры». А. Б.). Впрочем, нервы не сберёг бы тоже. И жизнь бы не сберёг – сиречь потерял бы всё: и честь, и жизнь. А на том пути, который я выбрал, у меня было пусть мало шансов сохранить свою жизнь, но зато были реальные шансы сохранить свою честь. А «жизнь дешевле чести» – это уже из Гюстава Эмара.
– Неужели дворянская честь настолько для тебя важна?
– Очень важна, Саша. Никогда ни в коем случае не гнуться перед победившим нас быдлом – главное в моей жизни. Но дело даже не в дворянской чести, а просто… кто-то ведь должен остановить эту мразь. Не ради чести, а просто потому, что… надо! Кто-то должен её вразумить, привести в чувство, дать ей понять, что она вовсе не так уж всесильна, как ей кажется. Так почему не я?! Я же князь! Настоящий князь крови, потомственный русский дворянин. А в жизни любого дворянина рано или поздно наступает момент икс, который лучше всего проиллюстрировал Жорж Сименон: «Вопрос в том, чтобы держаться — не из принципа, не в надежде что-либо спасти, не ради чести, а потому, что в один прекрасный день, сам еще не зная почему… решил не уступать».
– Уж не надеешься ли ты, что вся эта тупая путинская мусорня, объявившая тебя в федеральный розыск, однажды призадумалась, что твой мсье Сент-Ив: «Дело серьезно. Вы напоролись на человека с характером!»
– Да, Саша, надеюсь. Мсье Сент-Ив – это откуда-то из Стивенсона?
– Да. Не отвлекайся. Я очень сильно сомневаюсь, что интеллект путинской ментотни когда-либо оправдает твои надежды, так что давай поменяем угол зрения – абстрагируемся от принципов дворянской чести (чисто гипотетически, не начинай сразу, якши?) и подойдём к вопросу с сугубо меркантильной, шкурной, как Ваше Высочество всемилостивейше изволят выражаться, точки зрения. Ты действительно уверен, что твоё дело в суде было заведомо проигрышным? Может, стоило… того… покрючкотворствовать? Ведь были же другие дворяне, которые…
– И где они? Где они теперь, те из дворян, которые надумали играть по правилам победившего быдла? Марии-Антуанетте, последней французской королеве…
– Я знаю, кто такая Мария-Антуанетта, ближе к делу!
– ОК. Так вот, Марии-Антуанетте, чтоб ты и это знала, развеселившаяся чернь подняла на кольях к окнам тюремной камеры отрубленные головы её детей. И примерно так же быдло обращалось со всеми дворянами всех веков и всех стран, понадеявшимся на справедливый быдлячий суд. Заплатив честью за эту иллюзорную надежду, дворяне взамен получили самое зверское обращение и самые жестокие приговоры. Бедолага Николай Гумилёв, начав отвечать на вопросы следователей и тем самым порушив свою дворянскую честь, видимо, надеялся, что его не будут бить, а его всё равно били, надеялся, что его не будут пытать, а его всё равно пытали, надеялся, что его не расстреляют, а его всё равно расстреляли. Оно того стоило? А, Саша? Даже с предложенного тобой меркантильного, чисто торгашеского, абстрагированного от принципов дворянской чести угла зрения?
– А что Гумилёву было делать, простите? Поставь себя на его место и…
– Я уже не могу поставить себя на его место, потому что я уже вступил на другой путь.
– Ладно. Гумилёв остался в России, а ты решился на эмиграцию, это действительно всё меняет… ммм… ну, тогда представь, что тебя бы поймали, сунули в камеру и стали допрашивать.
– У меня был на подобный случай заготовлен план. Надеюсь, Господь дал бы мне силы его осуществить. Я намеревался, если меня поймают, сделать то, чего на свою голову не сделал Николай Гумилёв – сразу объявить голодовку и, самое главное, не играть по ИХ правилам. В русле древнего строгого принципа экзорцистов, о котором узнал из романа «Изгоняющий дьявола»: «Очень важно не вступать с бесом в разговоры». Я бы объявил голодовку и не стал бы вступать с НИМИ ни в какие разговоры. Я бы хранил ледяное, презрительное, надменное княжеское молчание – молчание дворянина в руках разбойников или палачей – и молил бы Бога послать мне смерть как можно скорей. Чтобы таким способом вновь от НИХ ускользнуть – уже окончательно.
(Долгая пауза)
– Понятно. Пожалуй, на этой оптимистической ноте можно завершить интервью. Наливайте, Ваше Высочество.
(Лондон, Великобритания)
Из жизни Его Высочества князя Расуля Ягудина
Ну, вот. Кипр (а значит, и весь Европейский Союз, членом которого Кипр является) предоставил Его Высочеству князю Расулю Ягудину, по-прежнему перманентно находящемуся в российском федеральном розыске, политическое убежище. Не буду приводить здесь текст официального письма, извещающего Его Высочество об официальном признании его политическим беженцем и приглашающего зайти за паспортом – просто лень набирать текст, а переводить с английского тем паче. Впрочем, переводить я всё равно бы не стала – умные люди, знающие или чувствующие, что рано или поздно из проклятой Богом России придётся уматывать, английский язык давно выучили (как, например, четверть века назад, без всякой объяснимой причины, просто повинуясь смутному безотчётному чувству, выучил английский Его Высочество), а значит, всё поймут и без перевода, а стаду путинских баранов, которых он, когда хочет – стрижёт, а когда хочет – режет, и понимать ничего не надо.
Так что я уж лучше займусь кое-чем гораздо более продуктивным и, главное, приятным – пообщаюсь с Его Высочеством князем Расулем Ягудиным. Начав с моего любимого вопроса: «Ну, что скажете, Ваше Высочество?»
– Ну, что скажете, Ваше Высочество?
– Скажу, что не ожидал, вот что скажу. Я ведь узнал о нежной интимной дружбе Кипра с Путиным, уже оказавшись на Кипре, и буквально за голову схватился – куда меня занесло! Учитывая, что Путин к тому моменту отстегнул Кипру в общей сложности двенадцать миллиардов евро – уж не за меня ли?, если да, должен признать, что это хорошая за меня цена. Сам бы себя продал за такие деньги (тут улыбнуться всемилостивейшее соизволили Его Высочество. А.Б.)
– И с чего же тогда весь этот оборот наоборот по твоему мнению?
– Да я не вникал, мне-то что, моя, что ли, проблема? Дали убежище, и ладушки, а зачем и почему, пусть Путин себе голову ломает. Но догадаться, вообще-то, несложно – киприотам попросту глубоко плевать на всех, всё и вся, кроме себя самих. Вот они и приняли вполне шкурное решение, выгодное в первую очередь им самим и, по чистой случайности, мне: двенадцать миллиардов у Путина забрали, а затем его банально кинули, оставив в дураках, а чего?, почему нет?, за этого гавнюка им ведь даже общественного порицания не будет, подумаешь – у величайшего ублюдка современности стырили двенадцать миллиардов евро, кто их за это осудит? Схожую позицию в своё время высказал Роберт Хайнлайн: «Убивайте убийц, ненавидьте ненавидящих, уничтожайте несущих уничтожение».
– А киприотов не сгрызут угрызения совести, как ты считаешь?
– Как могут сгрызть угрызения того, чего не существует в природе? У киприотов попросту нет упомянутого тобой органа. Обычно в подобных случаях говорят «к сожалению», но применительно к моему случаю я, пожалуй, скажу – к счастью.
– Нууу, вот мы и плавно подошли к твоему случаю. Как ты жил все эти без малого четыре года, прошедшие после эмиграции из России? Туго пришлось?
– Очень туго, Саша. Я прошёл страшный мученический путь. Не будем углубляться.
– Углубляться, вообще-то, надо, но ладно, оставим для следующего раза. А пока продолжим беседу в другом направлении – ты уверен, что правильно поступил? Было ли это наиболее разумным – глухой ночью сразу после обыска, бросив всё, бежать из страны? Может, если бы ты остался и утром смирнёхонько явился бы по повестке на допрос, было бы не так туго? Ну, отсидел бы свои пять лет, а затем с чистой совестью на волю. А так, вместо пяти лет в тюрьме, ты четыре провёл, живя кошмарной волчьей жизнью.
– БЛАГОРОДНОЙ волчьей жизнью, Саша, БЛАГОРОДНОЙ! Кошмарной, но… благородной. Настоящей благородной княжеской жизнью – то и дело подступая к краю страшной мученической смерти (БЛАГОРОДНОЙ мученической смерти потомственного русского дворянина), но всё равно не уступая плебейскому путинскому блядву. А если бы я согласился играть в подлые игрульки черни: опись, прОтокол, сдал, принЯл, отпечатки пальцев, капэзэ и суд, тюрьма и зона, я, возможно, сберёг бы свои нервы, но не спас бы свою дворянскую честь (тута и здеся я отсылаю читателя к песне Дольского «Господа офицеры». А. Б.). Впрочем, нервы не сберёг бы тоже. И жизнь бы не сберёг – сиречь потерял бы всё: и честь, и жизнь. А на том пути, который я выбрал, у меня было пусть мало шансов сохранить свою жизнь, но зато были реальные шансы сохранить свою честь. А «жизнь дешевле чести» – это уже из Гюстава Эмара.
– Неужели дворянская честь настолько для тебя важна?
– Очень важна, Саша. Никогда ни в коем случае не гнуться перед победившим нас быдлом – главное в моей жизни. Но дело даже не в дворянской чести, а просто… кто-то ведь должен остановить эту мразь. Не ради чести, а просто потому, что… надо! Кто-то должен её вразумить, привести в чувство, дать ей понять, что она вовсе не так уж всесильна, как ей кажется. Так почему не я?! Я же князь! Настоящий князь крови, потомственный русский дворянин. А в жизни любого дворянина рано или поздно наступает момент икс, который лучше всего проиллюстрировал Жорж Сименон: «Вопрос в том, чтобы держаться — не из принципа, не в надежде что-либо спасти, не ради чести, а потому, что в один прекрасный день, сам еще не зная почему… решил не уступать».
– Уж не надеешься ли ты, что вся эта тупая путинская мусорня, объявившая тебя в федеральный розыск, однажды призадумалась, что твой мсье Сент-Ив: «Дело серьезно. Вы напоролись на человека с характером!»
– Да, Саша, надеюсь. Мсье Сент-Ив – это откуда-то из Стивенсона?
– Да. Не отвлекайся. Я очень сильно сомневаюсь, что интеллект путинской ментотни когда-либо оправдает твои надежды, так что давай поменяем угол зрения – абстрагируемся от принципов дворянской чести (чисто гипотетически, не начинай сразу, якши?) и подойдём к вопросу с сугубо меркантильной, шкурной, как Ваше Высочество всемилостивейше изволят выражаться, точки зрения. Ты действительно уверен, что твоё дело в суде было заведомо проигрышным? Может, стоило… того… покрючкотворствовать? Ведь были же другие дворяне, которые…
– И где они? Где они теперь, те из дворян, которые надумали играть по правилам победившего быдла? Марии-Антуанетте, последней французской королеве…
– Я знаю, кто такая Мария-Антуанетта, ближе к делу!
– ОК. Так вот, Марии-Антуанетте, чтоб ты и это знала, развеселившаяся чернь подняла на кольях к окнам тюремной камеры отрубленные головы её детей. И примерно так же быдло обращалось со всеми дворянами всех веков и всех стран, понадеявшимся на справедливый быдлячий суд. Заплатив честью за эту иллюзорную надежду, дворяне взамен получили самое зверское обращение и самые жестокие приговоры. Бедолага Николай Гумилёв, начав отвечать на вопросы следователей и тем самым порушив свою дворянскую честь, видимо, надеялся, что его не будут бить, а его всё равно били, надеялся, что его не будут пытать, а его всё равно пытали, надеялся, что его не расстреляют, а его всё равно расстреляли. Оно того стоило? А, Саша? Даже с предложенного тобой меркантильного, чисто торгашеского, абстрагированного от принципов дворянской чести угла зрения?
– А что Гумилёву было делать, простите? Поставь себя на его место и…
– Я уже не могу поставить себя на его место, потому что я уже вступил на другой путь.
– Ладно. Гумилёв остался в России, а ты решился на эмиграцию, это действительно всё меняет… ммм… ну, тогда представь, что тебя бы поймали, сунули в камеру и стали допрашивать.
– У меня был на подобный случай заготовлен план. Надеюсь, Господь дал бы мне силы его осуществить. Я намеревался, если меня поймают, сделать то, чего на свою голову не сделал Николай Гумилёв – сразу объявить голодовку и, самое главное, не играть по ИХ правилам. В русле древнего строгого принципа экзорцистов, о котором узнал из романа «Изгоняющий дьявола»: «Очень важно не вступать с бесом в разговоры». Я бы объявил голодовку и не стал бы вступать с НИМИ ни в какие разговоры. Я бы хранил ледяное, презрительное, надменное княжеское молчание – молчание дворянина в руках разбойников или палачей – и молил бы Бога послать мне смерть как можно скорей. Чтобы таким способом вновь от НИХ ускользнуть – уже окончательно.
(Долгая пауза)
– Понятно. Пожалуй, на этой оптимистической ноте можно завершить интервью. Наливайте, Ваше Высочество.