Странные Дни (повесть)

Сейчас мне уже почти 22 года, но когда-то, как и у всех, наверное, у меня была первая любовь... или ее подобие. В общем, был большой опыт неудачных отношений с девушкой, которая мне очень нравилась, и я, впервые ощущая ранее не испытываемые чувства по отношению к девушке, никак не мог понять: она мне просто нравится или это - настоящая любовь... Но, как я уже писал выше, опыт был не удачным.

На порыве чувств пять лет назад я написал правдивую повесть, отражающую события того времени. В ней нет никаких вымыслов; я вспоминал и писал... Писал я ее тогда для себя (заново и заново переживал события в течение нескольких лет), для своего друга, который тоже был участником тех событий давних лет, и уж никогда не думал, что когда-нибудь, зимой 2оо7 года, разбирая завалы дисков, найду одну из копий своей повести...

Сегодня, в век глобальной коммуникации, ничего не стоит найти себе виртуальных друзей (которые в последствии могут даже стать тебе в реальности близкими друзьями), можно даже найти любовь, можно общаться на интересующие тебя темы, обсуждать насущные проблемы, обмениваться интересными материалами. Вот я и решил выложить ту самую повесть (одну из ее копий) в интернет. Раньше для меня она была чем-то личным, скрытым от всех, чем-то своим. А теперь она для меня не имеет особой ценности. Я уже встретил свою единственную, и теперь мне не интересно прошлое.

Читайте, пишите мнения, обсуждайте. Я не претендую на лавры писателя; в повести полным полно косяков (к слову, я даже кое-что позаимствовал у других писателей). Посему не осуждайте строго. Я просто подумал, что подобный труд может быть кому-нибудь интересен. В конце концов, быть может, он кому-нибудь и поможет... Как знать.

СТРАННЫЕ ДНИ
В память о незабываемом лете 2001 года


«Жизнь подобна театру: в ней часто весьма
дурные люди занимают наилучшие места»
(Пифагор)

«У кого есть друзья, у того нет друга»
(Аристотель)



***

Порой чем дальше уходит дорога жизни, тем чаше начинаешь вспоминать начало пути: детство, юношеские года. Огни прошлого бесследно и безвозвратно исчезают где-то там… за поворотом. Часто вспоминаешь тот или иной поворот этой, казалось бы, бесконечной дороги, делаешь выводы. Где же был тот роковой поворот? Чтобы события на расстоянии казались теми же, теми же должны остаться и чувства. Сейчас, познав первые несчастья, я с интересом оглядываюсь назад и, порой, вспоминая прошлое, обнаруживаю для себя все новые и новые детали, которые, по всей видимости, ранее никакой роли и не играли. Именно эти детали делают картину прошлого яснее и понятнее.
Но почему же все, о чем я теперь вспоминаю, так долго не обнаруживало себя?
Я должен восстановить все разрозненные детали. Быть может, в совокупности они создадут нечто цельное?..
Мне нравится, как это звучит: «Нечто цельное!..».


УТРО

По ночам летом две тысячи первого года я всегда спал плохо. Мне никогда не снились сны, и спал я все время какими-то отрезками, кусками, обрывками или же частями. Меня часто посещал какой-то бред или одна из его форм: мне кажется, что я не сплю, а бодрствую, я с кем-то разговариваю, куда-то бегу, а иногда даже и лечу; какая-то математика постоянно лезет ко мне в голову и смешивается с другими событиями наполнявшими ее. Одно точно ясно – это не сон, а что-то другое… Мне кажется, что в душе у меня накопилось слишком много всего – так много, что это меня буквально переполняет и выходит наружу, неизвестно для себя самого в какое время; поэтому засыпал я нормально к двум, трем часам, что для меня не нормально.
Вроде бы белый, но не совсем, полубелый, но не серый, местами с водяными разводами, в общем, – нормальный потолок – по большей части первое, что я вижу, когда утром на даче открываю глаза.
Утро восьмого августа две тысячи первого года началось для меня с того, что я встал с кровати.
Как же мне приятно всегда утром вставать полностью выспавшись. Я могу отметить, что на этот раз выспался. Приняв сидячее положение на своей кровати, свесив ноги вниз до их соприкасания с полом, я увидел свое отражение в зеркале старого шкафа, которому наверняка больше лет, чем мне. Мне на короткий промежуток времени стало жутко смешно от картины самого себя. Это все из-за того, что я никогда сознательно не причесывался, обычно это делала за меня мама и теперь, когда несколько ночей подряд мои волосы хорошенько вылежались во время моего сна, я увидел в зеркале жуткого косматика.
В полуметре от отражения в зеркале этого косматика стоит стол, на котором целая груда моих вещей: картриджи от игровой приставки «Dendy Classic»; пленки с диафильмами для просмотра этих самых диафильмов на большом экране; куча ручек, тетради, магнитофон «Aiwa»; собранные мной номера газет «Спорт Экспресс» и «Советский Спорт» за разные месяцы разных годов; мои поддельные, электронные часы «G–SHOCK»; непонятно откуда взявшиеся папины механические часы «Слава» и еще целая уйма мелочей, неизвестно как сюда попавших. Больше всего из этого набора меня заинтересовали часы.
У меня со временем выработалась привычка всегда смотреть на часы, когда я поднимаюсь после сна. Если меня спросить: «Как часто я смотрю на часы?» – в пятидесяти процентах всех случаев это будет тот момент, когда я встаю после сна. На часах девять часов девятнадцать минут. По своей старой привычке я сначала не одеваюсь, не убираю постель, а открываю ставни, которые не дают солнечному свету проникнуть в мою комнату; ставни выполняют еще одну важную функцию – они сообщают моему другу-соседу Диме, что я встал.
Анализируя нашу дружбу, можно сказать, что мы с Димой, в полной мере этого сочетания слов, настоящие друзья. Если вдуматься в истинный смысл словосочетания «настоящие друзья», можно сделать вывод, что другого типа друзей не бывает: либо настоящие и именно друзья, либо вообще знакомые или приятели.
Однажды, на уроке английского языка, когда мы обсуждали тему дружбы – friendship, готовясь к экзаменам, меня учитель спросил насчет того, сколько у меня друзей. Я сразу же, не подумав, ответил, что целый вагон; и только после этого, посмотрев на стекло окна, в которое барабанил дождь своими крупными каплями, понял что ошибся, понял, что я соврал Анне Владимировне. Ведь многие люди имеют ошибочное понятие о слове «друг». Это куда более широкое, многоплановое понятие.
Впервые мы увидели друг друга, как мне кажется, двенадцать лет назад – в тысяча девятьсот девяностом году. Более-менее стали знакомы с тысяча девятьсот девяносто второго года, а вот с девяносто третьего года мы стали дружить по-настоящему: с этого самого года мы – нечто единое целое, которое уже неразделимо в течение вот уже почти десяти лет. Когда мы на даче, мы всегда проводим время вместе на свежем воздухе: играем в футбол, просто гуляем, путешествуем по округе, открываем новые места.
Бывает очень интересно вспомнить, как все началось, то есть, как именно мы познакомились; однако у меня в голове обычно мелькают лишь какие-то отдельные кадры, фотографии, сфотографированные глазом, а не большой и объемный видеоролик. Иногда, бывало, мы ссорились – до девяносто девятого года – без чего, кстати, не обходится ни одна дружба, но в связи с этим всегда очень быстро мирились – так и живем в мире, и по сей день.
Нас объединяют многие общие интересы. У нас, например, совершенно иной, отличный от любого другого, взгляд на окружающий мир. Но воистину, пожалуй, единственно вечная на этой планете вещь, которая всегда будет своеобразным символом нашей дружбы – это вечная любовь к тем местам, где расположена наша дача, к этой необъятной русской красоте просторов природы.
Так вот, когда я открыл ставни, меня ослепило. Я с каким-то приятным ощущением, находящимся где-то глубоко внутри меня, зажмурил глаза, которые еще не привыкли к яркому солнечному свету, и поэтому меня в первый момент попросту ослепило.
На дворе – восьмое августа. К завершению близки мои летние каникулы. И я с грустью по этому поводу гляжу на то, что происходит по ту сторону стекла. Ни что не подняло мне настроения: ни солнце, ни птицы, которые пели свои вечно мелодичные песни, ни ветерок, который дул даже с какой-то любовью по отношению к окружающим. Высунув голову наружу, передо мной предстала обычная, утренняя картина.
Первое, что я всегда вижу, когда открываю ставни, это посаженный мною лично орешник и старый, не покрытый стеклом, парник, который построил и не застеклил дядя Петя – родной брат моей мамы. Дальше идут яблони: четыре дерева на стороне, что слева от дорожки, ведущей к маленькому дому, и два дерева на стороне, что справа от дорожки; там же старая мастерская моего дедушки Тимы, который, к сожалению, давно умер; еще дальше мойка и туалет.
Раньше я очень любил, что-нибудь изобретать, делать и чинить в этой мастерской. Как-то раз, пару лет назад, году так в девяносто шестом или седьмом, я приделал к старому платяному шкафу с инструментами, что стоит в мастерской, вечно отваливавшуюся дверь к петлям, хотя никто этого до меня так и не смог сделать; хотя я припоминаю, что папа до меня несколько раз брался за это дело, но у него ничего не выходило – дверь держалась какое время, а потом все время отваливалась.
Также, кроме всех вышеперечисленных объектов и строений, на моем участке были... конечно же, грядки. Хоть участок наш и восемь соток, однако, по моему мнению, он очень плодородный, хотя моя бабушка так и не считает – она каждый год говорит, что на огороде у нас «все плохо». И это, не смотря на то, что почти каждый год мы наслаждаемся яблоками с яблонь, картошкой, огурцами, смородиной, малиной, черноплодкой, крыжовником, клубникой, земляникой и зеленью, наконец, а этом году даже помидорами, которые я сам посадил и вырастил. Из ягод, в том числе и из яблок, мы делаем компот, который как закрываем на зиму, так и пьем сразу же после того, как сварили; зеленью же, преимущественно петрушкой также запасаемся на зиму, мы ее замораживаем. Еще, иногда, у нас вырастают орехи, что на орешнике растут, которое я посадил в девяносто седьмом или восьмом году.
Что касается огурцов – больших таких, вкусных – так это надо заглянуть на участок, что справа от моего; там почти каждый год огурцов тьма тьмущая, особенно много их было в девяносто девятом году.
Как-то раз ко мне домой приезжал Дима и привез с собой видеокассеты с записями о даче, снятых на любительскую видеокамеру «JVC» отцом Димы дядей Витей; так вот там как раз была запись девяносто девятого года о том, как Дима, тетя Лена и дядя Витя собирали огурцы. Боже мой, когда я увидел сколько там огурцов они насобирали, мне стало дурно. Огурцов было очень много. Сразу встает вопрос: а почему интересно у нас столько нет? Вроде земля одна и та же, даже участок у Диминой семьи абсолютно симметричен нашему: на нем так же два дома – один большой, другой маленький, эти дома даже расположены одинаково симметрично по одной линии; так же наши парники симметричны и так же расположены по одной линии; единственное отличие это то, что у них еще есть крытый гараж, который все время дает знать о том, как же быстро летит время.
Я все время думаю над тем, что это лето для меня последнее по-настоящему весело проведенное на даче. Мне шестнадцать лет. Впереди одиннадцатый класс, высшее учебное заведение и, честно говоря, в следующем году мне будет не до веселья. Последний год давит на меня своей ответственностью. Действительно, поступление в ВУЗ дело не шуточное. Меня все чаще и чаще посещают мысли, что учиться мне будет, грубо говоря, в лом. У меня даже желания как такового нет учиться, когда я слышу, что на протяжении пяти с лишним лет от летних каникул у меня все время будет оставаться один август! А еще вот и эти тупые вступительные экзамены… еще одна проблема! Ведь неэффективна эта система образования, до чего она неэффективна и примитивна… ведь нельзя же точно определить уровень и возможности человека только по этим «долбаным» тестам и контрольным работам. Даже моя мама говорит, что в университет надо только поступить, а дальше уже все пойдет как по маслу. Именно поэтому я всегда стремлюсь, особенно в этом году, как можно веселее и интереснее проводить время на даче с моим лучшим другом Димой.
Все-таки как же быстро летит время: кажется, что лето началось только вчера, а на самом деле оно близко к завершению. Вроде только вчера я играл в прятки с ребятней с нашей улицы – Катей, Лизой, Таней, Денисом, Димой и даже Лехой с Димоном «жирным»; вроде только вчера плакал, когда мама меня в маленьком доме укладывала спать; вроде только вчера просыпался абсолютно счастливым под падающими лучами солнца...
Я отвлекся от всех этих мыслей и с удовольствием выглянул наружу.
А за окном красота! По истине настоящая красота Подмосковья! Солнце светит и своими яркими лучами согревает еще не до конца проснувшуюся природу, светит мне в лицо, и мне становится хорошо. Все-таки как же хорошо, что у меня есть дача! Что бы я без нее делал бы. Восемь соток, два дома, огород на ура. А места, места то какие. Не описать. Помню, бабушка мне рассказывала, как они с дедушкой в пятьдесят четвертом или в пятьдесят шестом годах выкупили этот участок у предприятия, на котором работали, за триста рублей. Раньше здесь ничего кроме леса не было, но мои бабушка с дедушкой сделали этот участок таким, какой он есть в настоящее время. Трудно поверить, что ранее здесь был лес и где-то в нем кирпичный завод! Которого, кстати, по всей видимости, не стало во времена второй мировой.
– Костя! – позвала меня мама из маленького дома.
– Наверное, есть зовут, – подумал я.
И вот убрав постель, не спеша, одевшись, я вышел из дома, вдохнув порцию свежего, утреннего воздуха. По дорожке, в свое время выложенной из бетонных плит дядей Петей, я пошел по направлению к маленькому дому, который естественно уступает по размерам большому дому, в котором мы спим. Хотя я могу отметить, что когда я был маленький, я спал именно в маленьком доме.
По дороге я остановился, чтобы сорвать себе земляники, которая как раз расположена возле дорожки. Освежив свой рот сочной земляникой, я обратил внимание на бабушку, которая заканчивала удобрение клубники, чуть дальше нее был папа, он вскапывал вилами удобренную бабушкой почву. Эх, какие же мы с Димой тунеядцы и бездельники, кроме воды ни за что не беремся, а родители наши – и мои, и Димины – пашут вовсю. Почему-то у меня всегда возникает чувство вины в связи с этим. Почему Сашка, сын тети Лены, Димин брат, помогает родителям вовсю: и копает, и корчует, и ведра таскает? Почему мой брат тоже помогал моим родителям, когда имел возможность приезжать на дачу? Да, все-таки сказывается тенденция, что вторые дети в семье всегда рождаются из…
– Ты идешь есть или нет?! – услышал я голос мамы. – Встал среди дороги… Завтрак уж остыл.
Действительно, я и не заметил, как остановился и уставился куда-то вдаль, поэтому, чтобы сгладить вину, ответил:
– Иду!
Автоматически проходя мимо яблони, я посмотрел направо в окно наших соседей, где увидел Диму. Кивком головы я обозначил приветствие, он же символическим жестом показал, что собирается есть, или уже ест.
Завтрак был не очень, но есть мне было очень приятно. Не очень, потому что чай с бутербродом, приятно, потому что на свежем воздухе, за столом, который я просто обожаю. Любой прием пищи за этим шикарным столом для меня лучше любого пикника. Ешь, птички поют, дует легкий ветерок, который заставляет легко покачиваться ветки старой яблони антоновки, которая почти каждый год кормит нас своими вкусными яблоками. Я все время вспоминаю такие года, как девяносто седьмой и девяносто восьмой – это действительно были самые яблочные года. Осенью яблок было в прорву – их просто было некуда девать. Мы делали из них варение, делали печеные яблоки, делали моченые яблоки, закрывали компоты и соки с яблоками, отдавали их всевозможным бабушкам и дедушкам, соседям. Хорошо помню, как мы осенью по выходным приезжали на дачу и только тем и занимались, что собирали яблоки. Поднимали их с земли, снимали их специальными устройствами прямо с веток, сортировали их и так далее. Но больше всего я любил не есть их, а пить яблочный сок, который делала мама с помощью соковыжималки, которую мы обычно брали с собой.
– Костя, еще один бутерброд будешь? – едва услышал я вопрос бабушки.
– Да, – автоматически ответил я.
– C вареньем или с колбасой? – еще раз спросила бабушка.
С вареньем это означало бутерброд с маслом и вареньем, а вот масло я не люблю, колбасу тоже не особо, поэтому я попросил бутерброд с вареньем, без масла.
Проглотив столь небольшой завтрак, я все равно продолжал испытывать чувство голода, но, узнав, что родители едут в Клин, мне полегчало, так как я знал, что через каких-то полтора часа я вдоволь напьюсь свежим молоком с булочкой с маком и наемся свежего творога.
На часах десять часов пятьдесят восемь минут – самое время выйти в свет. Найдя взглядами друг друга, мы пошли, как обычно, играть в футбол.

ФУТБОЛ И НЕМНОГО ЧУВСТВ

Подкачав мяч, я вышел на улицу, где стал ждать Диму, которому все равно потребовалось бы некоторое время, чтобы выйти с участка, так, чтобы его любимая и моя, в большинстве случаев, нелюбимая собака Грей не выбежала на улицу, подняться по горке до момента нашей первой, за этот день, встречи.
На улице, для такого момента времени оказалось на редкость тихо. Можно было ясно услышать напевы летних птичек, которые слегка заглушал ветерок, несший первую пожелтевшую листву и покачивавший близлежащие к дороге деревья. Дядя Сережа, с участка номер девять, который ближе к участку Кати – номер восемь, пошел вместе со своим сыном, кстати, нашим с Димой хорошим другом, Димой Сиротиным с тележкой за навозом на другую сторону дороги, по зеленой полянке, метров на пять от дороги. Вы, наверное, спросите меня: «К чему такая точность – «С участка номер девять, который ближе к участку Кати – номер восемь»?» Все дело в том, что участок этот, девятый, был в девяносто втором или в девяносто третьем разделен на две равные половины. Из-за чего так произошло, я не знаю, хотя ясное дело из-за какой-то ссоры. Видно в свое время дядя Андрей Матвеев, хозяин того же участка, только ближе к десятому, и Сергей Сиротин, что-то не поделили, хотя до этого довольно таки хорошо дружили. Насколько я знаю, они до сих пор и не разговаривают.
Не было на улице Катиных подруг и лучшего друга Павла – нашего с Димой друга-приятеля. Хотя один представитель восьмого участка все же был. Это тетя Зоя, которая работала граблями на картофельной грядке, которая вытянулась у нее вдоль всего забора. Даже на «трубочке» никого не было, хотя в это время там часто собиралась компания, теперь уже вместе с нашими подругами, или же просто, как их называем Дима, Димин отец и я, бабами.
– Как жизнь?! – привычной для меня и для Димы фразой я встретил его, отдавая ему мячом пас. Дима был самым, что ни на есть, обычным парнем. Он блондин; глаза, по-моему, не голубые; одет был в футболку с эмблемой «Nike», в ветровку и штаны одной и той же фирмы и кроссовки, кажется, «Adidas» или что-то наподобие того.
Обычно по дороге на наше место игры, мы перепасовывались или перекидывались мячом, так происходило и в этот раз.
– Нормально, – выдал он стандартный ответ, отдавая мне мяч назад.
Мы как раз проходили мимо зеленых ворот и такого же цвета забора участка номер девять.
– Интересно… а Димка «жирный» еще спит? – спросил Дима.
Слово «жирный» по отношению к Диме Сиротину употребляем мы довольно-таки давно и часто, но, ни в коем случае не с целью обидеть. Это слово в данном случае не является оскорблением. Да и то, я думаю, если бы мы его вздумали бы оскорблять, мы бы уж точно не смогли бы применить по отношению к нему это слово, так как теперь жирным его уже точно не назовешь. Все дело в том, что к этому лету, две тысячи первого года, Дима страшно похудел, поэтому его теперь можно только назвать, самое большое – это «слегка упитанным».
– Нет, он, по-видимому, уже давно встал – я его с отцом минуту назад видел, они за навозом на полянку ходили, – пасуя обратно Диме, ответил я.
– А зачем он тебе нужен?
– Да так, просто спросил… – ответил мне он, принимая назад мяч.
Это простым интересом назвать нельзя, это больше чем простой интерес. Простой интерес – это если бы я или он, вдруг неожиданно спросил бы: «Есть ли жизнь на Марсе?» – или, например: «Почему люди не летают?» – но, задавая этот вопрос каждый день, этот интерес бы лишился подтекста «простой». Я хочу этим сказать лишь то, что такие слова лишь подтверждают крепкую дружбу, которая объединяет все садоводческое товарищество «Дружба». Дима, точно так же, как и я, не смог бы представить свою обыденную дачную жизнь здесь, в Стреглово, без таких людей, приятелей и, наконец, друзей детства с нашей улицы Железнодорожная, да и не только. Отсюда такой повседневный интерес: «Как тот? Как этот? Как у него дела? Все ли хорошо?»
Дойдя до развилки, я обратил внимание, как Дима посмотрел в даль, в сторону первого, второго, третьего поворота и магазина и потом, заметив мой взгляд, опять перенес свой взор в сторону нашего движения. И это тоже нельзя назвать простым интересом. Только я и он и, наверное бы, никто больше, поняли, о чем идет речь. Выждав полуминутную паузу, мы рассмеялись.
Практически в девяносто девяти процентах всех случаев, когда мы проходим мимо «трубочки», мы там останавливаемся, чтобы посидеть, поговорить и дождаться Леши, который бы обязательно подключился бы к нашему разговору, но как сейчас помню в тот день, восьмого числа, мы там не остановились. Не знаю почему, но никто из нас так даже и не намекнул остановиться и посидеть в этом, по-настоящему особенно дорогим, для нас обоих месте. У нас с Димой есть много излюбленных мест: «трубочка», «ОО», «пяточок» и многие другие.
«Трубочка» – это место, которое своими руками создали я, Дима и Дима Сиротин, он же – «жирный». Не то, чтобы мы делали какой-то шалаш или укрытие, все было куда более проще. Раньше на этом месте была помойка, и вот однажды лет, может быть, пять назад я и указанные выше мои лучшие друзья хорошенько убрались здесь на субботнике: мы подмели, закопали мусорную кучу, сожгли весь собранный мусор и, таким образом облагородили это место.
«Пятачок» – это место, дальше которого мне нельзя было гулять, когда я был маленький. Красивые ели, мягкая, сочная, зеленая травка и ковер из елочных палочек и иголок; место с открытым видом на железную дорогу. Когда я, в детстве предлагал Диме пройтись или прокатиться до пяточка, то имел в виду именно это место.
Травка напротив ворот – это излюбленное нами место отдыха от футбола и не только.
Места поля – эти места примечательны своими просторами; находясь на поле можно рассмотреть город Клин и близлежащие к нему поселки – «Сохино», «Акулово». Клин – практически наш родной город: он нас кормит во время всего дачного сезона, девяносто процентов всех продуктов мы покупаем именно там. Так же на лавочке у поля можно просто посидеть, а если уж захотеть, то и полежать и посмотреть на это мистическое небо, вечно усыпанное неописуемыми по красоте облаками.
«ОО» – это сокращенная аббревиатура слова огнеопасно, это место, где раньше, году в девяносто третьем, четвертом, хранились привозные из Клина газовые баллоны, а в последствии и выдавались каждому члену нашего поселка. С течением времени почему-то это строение пришло в негодность, и его навечно закрыли – заварили дверь намертво.
А асфальтированная дорога, честно говоря, была открыта нами только в этом году. Видно своеобразная потеря «трубочки» не осталась бесследно. Теперь на том, нашел бывшем месте и собирается вся ребятня с первого, второго, третьего поворотах, с близлежащего к нам садоводческого товарищества «Тимирязивец».
В бесчисленных шутках, разговорах мы дошли до ворот, где и стали играть в футбол, в спорт номер один в мире. По нашей давней традиции на ворота встал Дима. Я же отошел от него на расстояние, примерно равное шести-семи метрам и приготовился бить.
– Боишься? – сделав угрожающий вид, спросил я.
– Нет, только помни: девятая заповедь! – ответил он.
Что, признаться честно, вызвало у меня смех. Эта заповедь, которую имел ввиду Дима, звучит как «не убий», хотя я сомневаюсь, что она вообще девятая.
Отогнав все сомненья прочь, я вполсилы пробил по воротам, Дима легко поймал мяч, пущенный мною под перекладину, и вернул его назад мне.
– Это только разминка, – подначивал его я.
– Хорошо, хорошо, только помни… – и на пальцах он мне показал цифру девять.
Тогда я выбрал самую дальнюю точку по отношению к воротам – «точку Шевченко», и левой ногой попытался закрутить либо в ближнюю, либо в дальнюю «девятину». Но мне сегодня, с такого рода ударами, явно не фартило. В июле, то есть в прошлом месяце, я как-то с этой точки попал три раза в «девятину» и один раз Диме в очко.
Минут, может быть, десять у меня ничего не получалось, и всякий раз, как пророчество какое-то, мне Дима напоминал про девятую заповедь. Тогда я бросил эту точку и спокойно поразил цель со стандартного расстояния. Дима был явно недоволен. Так мы сменились на воротах. У нас правила такие: кто забивает гол, тот непременно должен стоять на воротах. Теперь настал час измываться надо мной, только уже в другом плане. Все дело в следующем: всякий раз, когда Дима хотел, хотя бы с нормальной силой приложиться по мячу у него это выходило, может быть, в двадцати пяти–тридцати процентах всех случаев, а когда хотел ударить со всей силы, то мяч в кусты и лес летел гораздо чаще.
Так, поиграв еще минут двадцать, к нам пришли наши больше приятели, нежели друзья – Олег и Андрей. Они хоть и друзья, но совершенно разные, особенно в плане характера – это на примере футбола. Вот Олег, например, всегда играет в футбол с желанием, старается забить, даже не смотря на то, что ему после этого придется встать на ворота. С Андреем все по-другому: он в футбол играет нормально, то есть с желанием, забивает голы, отдает пасы; старается максимум минут двадцать, не больше, а потом начинает специально мазать мимо ворот, чтобы на них не встать и при этом убиваться: «Черт!!! Как же я не забил!!!» За это я наградил его кличкой: «артист». Спустя двадцать пять-тридцать минут игры он обычно начинает подговаривать Олега уйти с ним домой.
– Привет, – как обычно встретил вежливо нас Олег.
Андрей ничего не сказал, сразу же принялся за мяч.
– Что, без футбола никуда? – спросил я Олега.
– Да-а… Мы услышали звон штанг и перекладин и решили, что это вы играете, и мы пошли сюда с вами поиграть, – ответил Олег.
– Во что сыграем, – ввязался в разговор Дима.
– Давайте в «сраку»! – предложил Андрей.
Все согласились играть именно в эту игру с таким странным названием. Вся суть игры лежала в следующем: играющие скидывались на «камень, ножницы, бумага», чтобы выяснить в каком порядке им вставать на ворота; затем каждый производил по заранее обговоренному количеству ударов; победителем становился тот, кто забил больше всех голов.
Мы скинулись, и получилось так, что первому на ворота пришлось встать мне. Для меня это означало, что я вправе пропустить максимум один гол, от Димы, от Олега, неважно, но никак не от Андрея. Я встал в «рамку» и игра началась.
Первым бил Дима.
– Сейчас забью, – проговорил он.
– Это в лес! – парировал я.
Как это не странно, но его первый же удар оказался голом.
Он сильно приложился по мячу, слегка подкрутив его внутренней стороной стопы, так что мяч сначала полетел то вроде бы мимо, но в последний момент поменял направление в сторону ворот и угодил от штаги в ворота. Гол!
– Вот это да! Ты крут! – возмущенно восклицал я.
– Ну, это же я… – спокойно ответил Дима.
Второй и третий его удары отправили меня в лес. Следующую серию из трех ударов производил Андрей. Для меня это принципиальный поединок. Я всегда лучше «костьми лягу», чем пропущу от него мяч. Меня просто бесит его манера расхваливания себя самого перед Олегом. Как он Олегу забивает гол, так орет, расхваливает себя не то слово.
– Олег, смотри, как бить нужно, – начал он, – чтобы заби…
– Давай бей! – оборвал его Дима, который также как и я не выносил такие черты Андреева характера.
– Не с тобой же разговариваю!
– Чего?
– Хорош, а!!! – оборвал я их уже нарастающий по накалу разговор. – Бей давай! И хватит со всеми спорить!
– Сейчас забью тебе!.. Будешь знать!.. – ответил Андрей.
Хотелось бы мне, конечно, задеть его, чтобы спровоцировать драку, хотя этот одиннадцатилетний сопляк и драться не будет. Всегда можно в таких случаях поступить умней.
– Ну! Забей, забей… – проговорил я.
Три удара его я хоть и с трудом, но отбил. И, наконец, последним пробивал Олег. Он мне забил один гол из трех возможных. Забил он мне пыром или, как говорят сейчас в современном футболе, «ударом с носка». У него получился неплохой удар прямо в «шестерку». Затем на ворота встал Дима и первым должен был бить ему я. Вот тут уже чисто профессиональный интерес, а какой интерес, не то слово. Я стараюсь забить, а он в это время по-настоящему старается отбить. Не то, что Андрей – уворачиваться от мяча. Не знаю почему, но Андрей стал бесить меня конкретно именно в этом году, хотя вроде бы он мне ничего плохого и не сделал.
– Не убий! – прокричал он, изобразив символический жест.
– Да нет, я на интерес пробью, на точность, – спокойно ответил я.
Я попробовал «щеткой» закрутить в дальнюю «девятину» – безрезультатно. У меня в запасе два удара, поэтому, чтобы забить хотя бы один из них я задумал бить на силу.
– Этот удар будет сильным, – решительно сказал я.
– Не сомневаюсь, – ответил Дима.
– Я серьезно.
– Я тоже.
Я задумал ударить «шведкой», не низом, а ближе к перекладине, внешней стороной и закрутить соответственно мяч так, чтобы он сначала, вроде бы, полетел по центру, а потом поменял бы в последний момент направление.
– Меньше раздумий – больше дела! – поторопил меня Дима.
– Хорошо.
С первой попытки моя идея не увенчалась успехом. За то со второй мяч со звоном от перекладины влетел в ворота. Гол!
Тут, не знаю почему, я почувствовал, что устал.
– Доигрывайте без меня, – спокойно я обратился ко всем.
– Хорошо, – за себя, Олега и Андрея ответил Дима.
Я, не спеша, улегся на зеленую травку. Как же хорошо лежать на траве. Всеми частями спины ты чувствуешь этот мягкий ковер, устланный самой матушкой природой. Лицо и остальные части тела согревает солнце своими пронизывающими лучами. Открыв глаза, можно познать всю красоту неба… этого воистину магического неба, которое так и тянет за собой вдаль, призывая бросить этот скучный наземный мир и предать себя чему-то более высокому, чем все это. Так и хочется поплавать в этих густых облаках, забыть, что ты человек и лететь, как птица в неведомые в пространстве и времени необычайнейшие места. Хотя более лучших, чем те, где расположена моя дача, вряд ли можно найти. Нет мест более прекрасных и более трогательных. А… как же хорошо… а… Полная расслабленность всех мышц… а… Слышны только звуки ударов по мячу моих друзей, которые нарушают этот вечный покой, единение с природой и полное расслабление организма. Нет ничего более приятного, чем полусонное состояние на природе. Можно открыть глаза, можно их же закрыть. Свежий воздух… ах… как же хорошо и приятно. Я так мог бы пролежать целую вечность и так, и не заметить потери столь драгоценного времени. Жизнь прекрасна, хотя бы уже своим существованием, а если проводить ее вот так, лежа в центре этой прекрасной местности, то она, несомненно, прекрасна вдвойне. Здесь я чувствую себя в единении с природой. Здесь мне действительно хорошо.
Еще в конце девятого класса на меня начала наваливаться какая-то невообразимая тоска. Все мои друзья, учителя, родители уплывали куда-то. Как же мне было все то время плохо без всего этого, и я понял это только сейчас. Только сейчас я осознал всю магическую привязанность к этим местам. Не могу я жить без этих мест, у меня всегда даже мечта была: накопить денег по больше, отремонтировать капитально весь участок и жить в удовольствие. Только, к сожалению, не всегда все так просто, как хотелось бы этого. Жаль.
Как же хорошо… ощущать себя… в центре… всего этого. Мечта быть рядом… всегда рядом. Не слышно ничего, никаких звуков мне не слышно, только шелест листвы, вой ветра и все… ничего более…
Не знаю, сколько точно я тогда так пролежал, может полчаса, может час, не знаю, но когда я очнулся, я никого не увидел, никто не играл в футбол, никто не проходил мимо, ни одного голоса не было слышно, только естественные звуки природы, и все. Такое было чувство, будто бы все куда-то исчезли в один какой-то миг, оставив меня наедине с самим собой здесь, возле красных ворот этого дома, напротив которого я лежал на траве. Повернув голову налево, я увидел Диму, сидевшего на каменной лавочке, и в глубине души обрадовался, так как и впрямь забеспокоился, что меня все бросили – ушли домой. Дима сидел и смотрел вдаль, словно не замечая меня, моего взгляда. Игра закончилась, Олег и Андрей ушли домой есть, а Дима, подобрав мяч, сел и погрузился в себя точно так же как и я. Он смотрел куда-то в лес, потом в сторону дороги. Я заметил, как скользнуло изменение в его чертах лица, он опустил голову, уставился на землю. Это могло означать только одно – кто-то идет по дороге по направлению к нам.
Ясное дело, что только три человека могли так четко повлиять на эти изменения на его лице. Оля, Даша, Настя. Нет сомнений. В этот момент можно было бы ощутить, как нарушается естественная тишина, установленная природой. Шум ветра и листвы сменился звуком разговоров этих трех девчонок. О чем они говорили, прослушать еще нельзя было, они были еще далековато. Мне кажется, что прошла целая вечность, пока они добрались до той точки, где должны были бы, по идее, увидеть нас. Несомненно, они, возможно, увидели нас и раньше, но виду никакого не подали. Как это может показаться и странно, что хорошо нам знакомые и хорошо, знающие нас, люди проходят мимо нас, не сказав нам ни слова, тем не менее, это так. Это, увы, именно так. Они прошли мимо и не сказали ни слова.

ПОВОРОТ (U TURN OK)

Теперь нам оставалось только наблюдать, как они, что-то бурно обсуждая, скрываются из виду. Странно все это конечно, но, к сожалению, чистейшая правда, а не вымысел. Все дело в том, что мы дружили как-то по особому, даже непонятному для нас самих принципу. Бывало так, что когда мы встречались – не разлей вода, а бывало так, что проходим мимо друг друга и ноль внимания в обоюдную сторону.
Мы познакомились в девяносто девятом году и, вроде бы, дружим и по сей день. Хотя в этом году менее активно, да впрочем, и до этого, что происходило – активными отношениями не назовешь. С этого года все наши три девчонки присоединились к компании, которая собирается возле Долгих, на нашей «трубочке». Что-то более лучшее, наверное, открыли они, общаясь с этими ребятами. У читателя этого произведения сразу же навяжется вопрос: «Дима, Костя! А почему бы вам к ним не присоединиться? А?» Не знаю, как Димин, а мой ответ на этот, и другие такие же подобные вопросы, будет следующим: «Еще какой-то древний греческий философ, я его не запомнил, сказал такую умную вещь: «Скажи мне кто твой друг, а я скажу, кто ты!», так вот этот философ был очень умным человеком, ибо, по моему мнению, расчет наперед – самый трудный расчет. Насколько же все-таки его слова сопоставимы с ситуацией наших дней. Вот эта компания, компашка – это общество самодовольных кретинов и ублюдков (не считая, Диму Сиротина и Лехи), которые курят и пьют лишь затем, чтобы казаться «своими в доску» среди остальных себе подобных. Я не разделяю данной позиции в корне, в целом и вообще. У людей составляющих какое-то определенное общество, любое общество, должны быть какие-то морально-духовные ценности, которые объединяют всех этих людей вместе. Таких ценностей я здесь не увидел вообще, их попросту нет. А общество без ценностей – стадо, самое настоящее стадо. Великий немецкий историк-социолог Освальд Шпенглер в свое время обозначил четыре фазы, этапа прохождения каждого общества. «На четвертой фазе – теряется непосредственная связь с землей, – говорил он, – при этом народ превращается в «безликую массу; масса – это «радикальное ничто», так как если у народа есть ценности, то у этой массы их попросту нет». Многовековая история не только нашей страны подтверждает мою правоту.
Видно устав лежать вот так вот, я принял сидячее положение.
– Что думаешь? – прервал первым тишину я.
– Не знаю, что и думать… – рассеяно и даже больше, немного расстроено ответил Дима.
– Вот и я не знаю.
– Пошли-ка домой, а лучше пошли, занесем мяч, а потом к Жерновке сходим, где еще перевернутая водокачка лежит… вот… вот там… самое место думать.
– Да мне уже прямо все равно. Устал я, как же устал. Устал от этой непонятной, даже нет… совершенно непонятной нам всем неопределенности.
– Не пойму я одного: что они в этой клоунаде такого нашли, чем мы хуже?
– Ну что ты, мы всем хуже. Мы не курим, не пьем, а они, они просто чемпионы по этому смешанному виду спорта.
– Ох… – тяжело вздохнул Дима, – ладно, пошли, что делать то еще?..
Не спеша, поднявшись, мы медленно вместе пошли по дороге по направлению к нашим домам. Тяжело идти, а с тяжелой душой – тяжелее вдвойне. Мы медленно шли по необычайно удобной для ходьбы ковровой дорожке из елочных палочек и иголок. Мы шли по дороге. Шли, чтобы занести мяч домой. Шли, чтобы после того, как мы занесем мяч, пойти к реке и там все окончательно додумать.
Проходя «пятачок», я заметил пожилого человека, который спокойно сидел на чрезвычайно удобном месте возле большой ели. Место это, кажется, прямо создано специально для того, чтобы на нем сидеть. Это небольшой земляной бугор, по высоте со стандартный стул, устланный ветками и досками сверху так, что сидеть на нем просто в удовольствие. Так вот, он сидел и курил сигарету из мундштука, сидел и думал о чем-то своем, смотря на товарный поезд, как раз проезжавший мимо в сторону Клина. Не знаю почему, но, несмотря на значительную разницу в возрасте, этот дедок чем-то мне напоминал себя самого, только в старости, конечно же. Он был в очках, седой, сидел и некому не мешал, ни к кому не приставал за помощью, ни к кому не лез, а тихо и спокойно доживал свою жизнь, здесь, в этих чудных местах. Мне почему-то казалось, что он был так же привязан к здешним местам, как и я.
Дойдя до водонапорной башни, мы увидели наших девчонок, которые уже уходили по направлению к нашим домам, то есть они шли по нашей Железнодорожной улице. Все выглядело так, будто они подождали нас «на трубочке» вместе с этой компанией, которая, кстати, там была – четыре-пять человек; а потом видно, увидев нас, пошли от них прочь. И теперь все выглядело так, будто бы мы специально за ними пошли.
– Привет, – кто-то из этого сборища поздоровался, когда мы как раз проходили мимо них.
– Привет, привет… – ответили мы с Димой только, чтобы отвязаться от подобного рода придурков.
Мы, не обращая на них внимания, пошли в конечную точку нашего следования. Сзади послышались усмешки, перешептывания, но меня и, наверное, Диму тоже сейчас это меньше всего волновало. Мы шли медленно, даже не то, чтобы медленно, просто медленнее, чем обычно. Обычно мы шли – парили, и летний, свежий ветерок расправлял нам крылья, и мы были выше и сильнее всех… всех их вместе взятых. А сейчас мы просто попали впросак: ноги были ватные, и, казалось, каждый шаг дается результатами неимоверных психологических и морально-волевых усилий. Мы прошли участок девять, восемь и уже были у моего участка. Я пошел домой, заносить мяч.
Обычно я оставлял мяч либо на крыльце, которое как бы прилегало к дому, являлось в какой-то мере его продолжением, а бывало так, что я просто клал его в кусты сирени, так что его вообще не было видно, никто кроме меня не знал этого места. Но сейчас я зашел в дом и отнес мяч в свою комнату, а потом вернулся назад, к калитке.
– Надо что-то делать… – такими словами встретил меня Дима и был совершенно прав – месячная неопределенность давила на нас обоих.
Все дело в том, что раньше Оля, Настя, Даша дружили только с нами, а не с теми, что у «трубочки», мы их все вместе раньше даже презирали. Мы даже считали, что курение и алкоголь это не для нас и по-своему были правы. Но этим летом они взяли и, грубо говоря, забыли про нас, они присоединились к ним… к этим алкоголикам, курильщикам и матершинникам. Что меня в них бесит, так это то, что нормально ни с кем из них нельзя поговорить по-человечески – один мат, просто диву даешься, послушав подобных козлов. Что доставляло чувство дискомфорта, так это то, что мы так и не объяснились: они просто забыли про нас, и в то же время делали вид, что ничего серьезного не произошло – здоровались с нами, пытались с нами заговорить, на что мы конечно с радостью отвечали, хотя и мы, и они – обе стороны – вместе прекрасно знали, что дела обстоят более чем серьезно. Это, что-то вроде чувства нерешительности или даже чувства сожаления, которое не давало им спокойно не обращать на нас внимания. Слишком сложно до конца разобраться в наших отношениях, это и понятно; и в то же время маловероятно, что читатель, кроме Димы конечно, до самого конца поймет меня и все то, что со мной происходило летом две тысячи первого года.
– Да, – согласился я с ним – «…что-то делать», непременно делать.
– Давай переждем минуты две, подождем, пока они уйдут, а потом пойдем к Жерновке, где и окончательно все-все обсудим! – предложил Дима.
Дима вообще всегда умудрялся находить самое верное и компромиссное решение, так что уж с кем-кем, а с ним можно было всегда идти на любые неприятности. Не раз бывало, что только благодаря его способности оценить ситуацию и трезво встретить все факты, мы выпутывались из самых серьезных историй. Я же – наоборот, почти всегда отличался большей нерешительностью и паникой даже в ситуациях по большей части того не стоявших.
Спустя минуты две, мы сделали так, как предложил Дима – пошли к Жерновке.
– А если мы их встретим»?! – вдруг, ни с того ни с сего, выпалил я.
– Тогда прямо на месте и объяснимся!.. – парировал он, когда мы проходили мимо его дома, где на маленькой полянке напротив Димин папа – дядя Витя, мыл машину.
– За девками!.. – задел, как за живое, он, – А они тут проходили… симпатичные…
– Да-а, – выдал стандартный ответ Дима, с улыбкой посмотрев на отца.
Мы прошли еще метров десять, и мне все больше и больше стало казаться, что они либо стоят прямо за поворотом, либо идут нам на встречу из-за поворота.
– Ну, а все-таки?! – уже в предчувствии, снова заладил я.
– Что «все-таки»?
– Все-таки, если мы их встретим, что скажем… надо же какой-то текст подобрать, чтобы… чтобы не выглядеть полными идиотами, как при знакомстве, в первый раз.
– Жизнь подскажет… – так же спокойно ответил он.
До этой подсказки, похоже, оставались считанные метры, потому что мы как раз минули участок Солопенковых; участок, уже, к сожалению, покойного, старого хорошего друга моего дедушки – дяди Сени; участок Ивана Осиповича и здание похожее на одну большую ромашку. И вот, я даже помню, как считал: остается семь, шесть, пять… черт, четыре… блин, три, два, один метр до развилки, где как раз!.. и стояли!.. они!.. Оля, Даша, Настя, стояли и!.. курили… курили!!! Черт бы их побрал!!! Сколько они нам говорили, что нет, нет, дескать, мы не курим, мы не из «таких», «таких» каких? И на тебе, «здрасте…».
Похоже, что Дима вообще был не готов к такому повороту событий, впрочем, как и они, по всей видимости обсуждавшие тему наших отношений. Было крайне не ловко, так как мы замедлили шаг, вроде как, предлагая себя для беседы, но они ничего не говорили, и мы не обговорили заранее наш текст, поэтому у меня в голове замелькали только кадры из культового фильма Оливера Стоуна «Поворот», где главный герой видит дорожный знак: «U TURN OK» – поворот разрешен. И вот эти кадры замелькали где-то там у меня в подсознании: поворот, поворот, поворот разрешен, u turn ok… ok… ok, turn… turn… turn…; я полностью настроился на то, что поворот нам разрешен и слегка направил своей рукой Диму на порот влево, как раз к Жерновке. И получилось так, что мы словно презирая их, тем самым не хотя идти в их сторону, нагло повернули у них перед глазами в другую сторону.
И ноги мои и, наверное, Димины тоже, стали опять «ватными». Они сами вели нас к Жерновке, где и должен был бы по идее состояться наш с Димой разговор. Мы шли, какое-то время не оборачиваясь, прошли, наверное, метров десять-пятнадцать, к этому времени мы уже должны были поворачивать, но мною первым любопытство взяло вверх и я, перед поворотом обернулся… никого.
С в какой-то степени облегченной душой я, да и Дима то же, мы пошли вниз по крутому спуску, изрядно настланному гравием, к повороту, а затем в небольшой лесок, к Жерновке речке.
– Вот тебе и раз!!! Встретились!!! – вдруг эмоционально взорвался Дима, до этого во всем надеявшийся на жизнь, которая по его словам «покажет».
– А я тебе говорил, что такое вполне возможно.
– Как полные идиоты… мы прошли мимо!.. – восклицал он.
– И даже хуже!..
– Теперь надо все хорошенько обдумать, чтоб больше такого не было.
– Наконец-то!.. Ура!.. Жизнь научила?! – с восклицанием спросил я.
– Да… жизнь как покажет, так покажет, – с грустью в голосе проговорил он.
Мы спустились по тропинке в лесок, где уселись на бетонное ограждение, которое как бы не давало речке выливаться из своего русла. Это место было очень приятным во всех отношениях. Текла река, можно было в любой момент умыться и позволить свежим, холодным струям родной речки залиться за шиворот и смыть все невзгоды и неприятности минувших дней. Так же рядом была насосная, это небольшой сарайчик, в котором находились какие-то трубы и датчики, не знаю, что точно там, но мне всегда хотелось бы посмотреть.
– Что делать будем?.. – начал первым я.
– Не знаю… не знаю…
– Я предлагаю просто объясниться!..
– Ну и что… что ты, что ты им скажешь?! – с восклицанием спросил Дима.
Действительно, Дима был прав на все сто процентов, сказать было нечего. Вот уж я никогда не предполагал, что слово «объясниться» повлечет за собой столько вопросов. Сказать было нечего, действительно нечего…
– Тупик… – проговорил я, с нотой безвыходности в голосе.
– Тупик, – согласился Дима.
– Ну, наверное, надо сказать, что очень жаль, что все так получилось, и что мы не осуждаем их выбор и просто хотим перейти на «привет-привет, пока-пока», – предложил я.
– Ну, хорошо, предположим, что они перед тобой, и как ты им это все скажешь?! Открытым текстом, как сейчас, да?
– Не знаю… кажется снова тупик…
– Согласен!
– Что же делать, а?..
– Думать! Это самый верный способ выйти из дерьма, неприятного нам всем.
– Легко сказать.
И мы стали думать усиленно. Мне кажется прошло не больше минуты, с тех пор, как мы стали усиленно перебирать различные варианты выхода, как мы услышали приближающиеся голоса, трех девчонок, которые полностью повторяли наш путь к Жерновке. Вот это я и называю «поротом».
Вот это поворот!!!
Сначала они сошли с горки и остановились на перекрестке дорог. Эти дороги вели к магазину, роднику, к асфальтированной дороге и еще ко многим местам. Они стояли и о чем-то говорили. Ни слова не было слышно. В этот момент я просто опустил голову вниз и уставился в землю, как будто изучая что-то интересное, находящееся на ней, как будто я вижу что-то, первый раз в жизни. Прошло, может быть, максимум, полминуты с тех пор, как я опустил голову. Я ее поднял и увидел, что девчонки в этот момент уже идут по направлению к роднику, то есть налево от нас. В этот момент я почувствовал облегчение… Но напряжение возросло вновь, когда они снова встали прямо посреди дороги и стали вновь что-то обсуждать.
Какие-то отдельные обрывки фраз, которых мне уже не вспомнить, доносились до нас. Возможно, это объяснялось тем, что, если провести между местом, где они стояли и местом, где мы сидели, прямую линию, то прямая проходила где-то в пятидесяти процентах от своей длины над речкой, которая соответственно проводила, хоть и плохо, разговор девчонок; плохо проводила разговор за счет того, что она, впрочем, как и то место, где сидели мы, была отгорожена от дороги где-то двух-трех метровым слоем растительности. Деревья, кустарники, высокая трава, низкая трава.
Время неумолимо шло к обеду. Мимо нас по дороге прошел какой-то старичок, таща за собой заготовленные им же дрова и пилу. Из участка, что был возле насосной, вышла женщина лет сорока и позвала: «Коля, обедать!» Коля, что качался на синих качелях по другую сторону дороги побежал домой.
В этот момент я не выдержал. Нервы просто сдали.
Я посмотрел на девчонок – они все стояли, посмотрел на Диму – он, с серьезным выражением лица смотрел на воду. Солнце палило нещадно.
– Дима, пока они не пришли сюда давай смоемся к черту отсюда! – услышал я свой голос.
– Куда? – услышал я в ответ голос Димы.
– Не знаю… Или… Давай убежим наверх, по тропинке, по другой стороне речки… на асфальтированную дорогу, – не сдавался я.
– Нет, – жестко ответил Дима.
– Но, мы же не смож…
– Нет!.. – повторил Дима для идиотов.
Девчонки закончили свой разговор и решительно, со стандартной скоростью походки пошли прямо к нам.
«Черт! Началось!» – чертыхнулся и воскликнул я про себя.
Они медленно спустились к нам по тропинке, и молча, не говоря ни слова, уселись рядом с нами.
Вот это поворот?!!
Вот это да.

РАЗГОВОР

– Почему это вы с нами не здороваетесь, мальчики?! – на удивление нам обоим первой спросила Настя; она курила сигарету, я это понял по ее заметно накалившемуся концу.
Действительно, если вспомнить и посчитать, то мы не обменивались словами уже, по-моему, целый добрый месяц, ну, во всяком случае, около того.
– Да так… вот… получалось все это время, – уклончиво, но с определенной изюминкой ответил Дима; меня же просто переклинило.
– Что это вы к нам на костер не приходите и вообще, как-то странно себя ведете?.. – подхватила Настю Оля, словно не заметив Диминого ответа на уже примерно подобный, прозвучавший вопрос.
– Времени нет, точнее… как бы это сказать… получше…
– Скажи лучше всего прямо и честно, – посоветовала Оля, выпуская наружу изрядную порцию дыма.
– Да ты еще и куришь?.. Как не хорошо!.. – сухо протянул Дима.
– Да… в обще-то! – сказала Оля, посмотрев куда-то вдаль на деревья на другом берегу.
– Ой! Мы такие нехорошие: мы курим, пьем, и вообще!.. – не с того не с сего сказала Даша, словно она гордилась этим до потери пульса.
– А все-таки, – продолжила свое наступление Оля на Диму. – Ты же так и не ответил… Или мне спросить Костю?.. – с этими словами она перевела свой взгляд на меня.
– Ну… понимаешь… – начал Дима, перебив наш зрительный контакт. – Все дело в том, что я и…
А Даша так сидела и не обращала, тварь, на это все никакого внимания. Вот эта вещь меня в ней и бесила, это какая-то ее позиция поверхностного взгляда сверху. Терпеть я этого не мог. Не выносил просто. Она меня тогда и именно в тот момент бесила, страшно бесила. Я просто диву даюсь при одной мысли что она…
– Ха-ха-ха!!! – раздался дружный смех Оли и Насти, прервавший все мои размышления на счет Даши. Значит, Диме как-то удалось повернуть разговор, в нужном ключе. Хотя основная задача все же остается прежней – объясниться!
– Значит, прямо так и было?! – спросила Оля.
– Ну… да, – смущенно ответил Дима.
– Ха-ха-ха!!! – повторно и дружно рассмеялись они.
Честное слово я понятия не имел, что мог Дима тогда такое наплести, что сразу после этого хохота Настя и особенно Оля перевели свой взгляд на меня. «Это не случайно!» – подумал я.
Она на меня смотрит, смотрит своими магически манящими глазами, своими красивыми глазами, глазами которым можно довериться, глазами в которых можно найти то, что ты хочешь, то, что желаешь. Все это про Олю, а не про Настю. Не скрою, Оля стала в то время действительно первым человеком, который мне понравился, причем очень понравился. И даже не внешностью, как мне тогда казалось, а именно душой, так же, как мне казалось. Мне всегда было с ней приятно разговаривать. Она излучала какую-то доброту и тепло, которую в наши дни, в наши странные дни можно найти далеко не у всех. Черные волосы, красивое лицо, красивая фигура – Олю я считал идеалом девушки, которая мне вообще может понравиться.
Казалось, что прошло минут десять-пятнадцать, а на самом деле примерно то же количество времени, только в секундах. Она все так же смотрела на меня, а я на нее, но она, улыбнувшись, и слегка закусив губу, отвела взгляд, видно опомнившись.
– Ну а ты, Костя, что скажешь? – с нотой грусти в голосе спросила она меня.
– Я… я не знаю…
– Ну почему бы вам не взять и просто не прийти к нам на этот костер на поляну, возле Долгих на вашей улице? – не унималась Оля.
– Ну… ну и как ты себе это представляешь?! Чтобы я и он! – говорил я, показывая в сторону Димы пальцем, – пришли на ваш дурдом! Да?!
– А что тут такого? Я вас, точнее, я, Настя и Даша – мы все приглашаем вас на наш костер. Приходите, – сказала Оля, несколько смутившись после моего горячего высказывания.
– Да брось ты с ним возиться! Оль! Не хочет не надо! Сам потом пожалеет об этом… – едва слышно проговорила Даша последнюю фразу.
Что она имела ввиду? О чем я должен буду пожалеть? – все это для меня оставалось загадкой, услышанной от нее, и это было неприятно вдвойне.
– Пожалею?! Пожалею о чем?! – со злостью и восклицанием спросил я.
– Да так… ох! И как же все-таки с вами скучно! – вдруг, ни с того ни с сего, сменила тему Даша и наклонилась к воде.
Как же мне бы тогда хотелось ее в эту воду… кхе-кхе впрочем, я этого не сделал – надо уметь держать себя в руках. В этот момент я увидел, незаметный для Оли, Насти и Даши, жест Димы, который этим жестом призывал меня быть с ними помягче в разговорах.
И я замолчал.
– Вам там, наверное, не до скуки было!.. – язвительно парировал Дима, вместо меня. Я бы сделал тоже самое.
– Ты прав. Нам было не до скуки, нам так весело было! – начала Даша – Вот на прошлой неделе мы устроили девичник. Там были почти все девчонки. Мы выпили, поговорили, посмеялись, потом пришли парни, они…
Дальше следовало описание их времяпровождения с множеством этих лопухов, всех имен которых, я так и не запомнил. Диву даешься, послушав вот таких вот рассказов. Неужели в наше время нет занятий поинтереснее, чем выпить да покурить!
– Кстати, мы в Клин ездили! – избавила нас от этой дурацкой темы Настя, вызвав некоторую злобу у Даши.
Я это прочел у нее на лице, или вернее сказать – гримасе.
Просто молодец! Вот это вот интересно!
– Ну и как там? – первее меня поинтересовался у нее Дима.
– Да все нормально мы там даже вашу любимую газету купили, которая еще по-коммунистически называется…
– «Серп и Молот», – за Настю ответила Оля.
– Что пишут? – с двойным интересом спросил Дима.
– Да чушь всякую! Как вы ее читаете, я прямо не знаю! – смеясь, выговорила Настя.
Кстати интересная, лично для меня, газета. Восемь страниц этой Клинской, из города Клина, газеты «Серп и Молот» полностью вводят вас в курс всех общественно-политических, социально-экономических и морально-духовных дел этого города. Уровень безработицы, аварии, происшествия, вопросы газа и света, электричек и другого транспорта – всего этого в этой газете навалом, плюс к этому объявления, программа передач телевизионных каналов, реклама «Московской сотовой» и просто разнообразные советы, пожелания и рассказы читателей.
– Такую чушь там пишут! – так же весело сказала Оля.
– Ну, это вам, во-первых, просто-напросто не Московская газета, – спокойно ответил Дима на эти усмешки.
– Да ну… – протянула Оля. – Другое дело, там, например, журнал «Yes!» или «Vogue».
– Скукота!.. – сухо протянул Дима.
– Да! – поддержал его я, не вымолвивший за последние десять минут ни слова.
На меня удивленно уставились лица Оли и Насти одновременно.
– К чему ты это? – так же удивленно спросили они меня вместе.
Вот какую реакцию вызвали мои слова у них, произнесенные так неожиданно и резко! Действительно к чему это я!
– Да так… – замялся я.
Оля снова стала смотреть на меня, впрочем, как и я на нее. Нам явно в тот момент было, что сказать друг другу. Но если бы не Даша в тот момент.
– Оль, Насть! Нам пора… гм… гм… есть! – сказала она.
И Оля, и Настя покорно встали и уже пошли прочь, не сказав ни слова, как вдруг Оля обернулась и резко проговорила:
– Приходите… к нам на костер, если хотите, конечно…– с надеждой в голосе сказала она.
– Хорошо… мы посмотрим… – ответил Дима.
Хотя на самом деле смотреть было близко не на что!


ОБЕД И ВОСПОМИНАНИЯ ИЗ ПРОШЛОГО

Идти на этот костер у меня желания не было. У Димы, по-моему, тоже. С самого начала знакомства нам всегда хотелось быть с ними, проводить с ними время, где-нибудь гуляя, смеясь и разговаривая о самом приятном и близком на этом свете – о жизни.
Но сейчас у нас не оставалось никакой надежды повернуть что-либо в лучшую для нас для всех сторону… они ушли, ушли, как и надежда что-то изменить в лучшую сторону. Надежда умерла. Умерла, к сожалению, как это не удивительно, последней. Надеяться больше было не на что. Они ушли и, по-видимому, навсегда… навсегда!..
Мы были брошены на перекрестке событий.
Нам ничего не оставалось делать, как идти домой, так как было уже обеденное время: «Около двух», – по словам Димы.
Молча, не разговаривая, мы дошли до нашей улицы, а затем при такой же тишине, которую можно было бы наблюдать при нашем пути назад, от Жерновки, мы разошлись по домам.
Я медленно проводил Диму взглядом: он пошел к себе на кухню, которой с дороги видеть нельзя было, а можно было видеть только большой дом зеленого цвета, на втором этаже которого мы с Димой часто играли в карты и слушали музыку. Дому этому было не менее тридцати лет, его внешний вид давал об этом знать: краска уже давно начала шелушиться, пол крыльца прогнил до такой степени, что его уже пришлось менять отцу Димы. При сравнении наших больших домов я всегда завидовал Диме, так как у него был второй этаж, а у меня нет. Наш первый большой дом был двухэтажным, но в тысяча девятьсот семьдесят первом году он сгорел по причине короткого замыкания в цепях электрической сети во время грозы. Хоть у меня второго этажа и не было, мой дом вовсе был не так уж плох. У меня в нем есть отдельная, своя собственная, комната. По правде говоря, это наша с братом общая комната, но так как он на дачу не приезжает практически вообще – один, максимум два раза за лето, – то она по праву считается моей.
Поднявшись по горочке к своему участку, я открыл калитку и вошел на территорию в восемь соток. Закрыв створку калитки, я положил руку на щеколду. Я медленно осмотрел всю улицу. Никого не было. Улица была пуста – лишнее подтверждение тому, что все уже пошли обедать. После этого, я плотно задвинул щеколду и пошел по дорожке, выложенной бетонными плитами, к маленькому дому, где за летним столом и должен был состояться обед.
По дороге я сорвал яблоко. Надкусив его, к моему несчастию, я понял, что оно червивое и я не сдержался и выплюнул все это в кусты смородины, которые находились как раз рядом.
– Ты как раз вовремя! – такими словами встретил меня папа, когда я подошел к столу, а он как раз выходил из дома с большой миской, только что приготовленной окрошки.
За ним потянулись бабушка с квасом и черным хлебом в руках и мама с ножами, ложками и деревянными подставками для того, чтобы на них можно было резать хлеб.
– А сколько сейчас времени? – спросил я в ответ у папы.
– Уже тринадцать часов тридцать пять минут, – ответил папа, наполняя окрошкой свою миску.
– Как же быстро летит время… – размышляя, я произнес эти слова.
– Вот тут ты прав! – подхватила мама. – У кого-то каникулы уже на исходе!
– Да ну… – только протянул я, зная, что папа с мамой хотят заняться своим любимым делом – настраиванием меня на новый учебный год.
После этого я ни сказал не слова. Я молча ел окрошку, которую я обычно любил есть не с квасом, как это принято вообще, а под майонезом, как бы в виде салата.
Обычно за столом, во время обеда всегда происходили бурные обсуждения на разные темы, в которых я практически всегда участвовал. Сейчас я молчал. Папа что-то в шутку говорил маме насчет теннисного корта, который он хочет построить здесь вместо этого огорода; мама смеялась, говоря, что они будут вместе играть в большой теннис, а соседи будут им только мячи подавать; а бабушка вовсе сидела и делала вид, что относится ко всему этому совершенно холодно, говоря: «Да, пожалуйста! Мне все равно!»
А я просто сидел и просто молчал. Беседа происходила так, как будто меня вообще не было, или я как будто был немой. В тот момент, точнее сказать, в тот целый отрезок времени, мне было как-то не до того, чтобы разговаривать и смеяться. В моей жизни произошел поворот. Наверное, первый, по большому счету, настоящий поворот. И не думать о нем в тот момент я не мог. Я думал об Оле, о себе, о наших отношениях; о Диме, о Даше, о Насте. «Что привело к такому кризису в наших отношениях?» – задавал себе я один и тот же вопрос множество раз во время еды. Как я ни старался, я не мог ответить на этот вопрос, хотя, как я уже сказал: задавал я его себе великое множество раз. К сожалению, не всегда количество перерастает в качество. За обеденное время я так ни к чему и не пришел.
Закончив вторую порцию «окрошки под майонезом» я вышел из-за стола и прошел за дом, где обычно на лавочке меня ждала пятилитровая бадья-кастрюля с компотом. Но здесь я ее не обнаружил.
– А ты разве не сделала компота, а? – спросил я бабушку, которая всегда мне делала компот, а сейчас она спорила с мамой насчет точного числа ее отъезда домой, в Сетунь.
– А он в доме стоит. Вынеси его на улицу. Осторожно! Смотри, не разлей! – предупредила она.
– Да ладно!.. – только отмахнулся я, заходя на кухню малого дома. Я взял эту тяжеленную бадью-кастрюлю и вынес ее на ее законное место.
Выпив два стакана яблочного компота, я, не спеша, пошел к большому дому – в свою комнату. Идя по дороге, по направлению к месту назначения, я посмотрел в окно Диминого маленького дома. Там я увидел Диму, который так же взглянул в мою сторону, как и я в его. Он мне на пальцах показал цифру двадцать. Это означало, что он будет есть как минимум двадцать минут. «Этого времени мне хватит, чтобы доказать одно тригонометрическое тождество из главы три, задачника от автора Сканави», – подумал я. Тригонометрия – мой самый любимый раздел из всей «алгебры и начал анализа». Мне нравится тригонометрия своей красотой, объемностью и какой-то стереометрической, кажущейся только мне таковой, пространственностью. Мое поступление, в прошлом году, в десятый класс с физико-математическим уклоном только укрепило этот интерес. Хотя если говорить честно, то в тригонометрии я не очень то и силен; но она мне нравится. Бывало нам наша учительница, Надежда Павловна, задаст такой пример, что, и рука не поднимается его решать. Только Антон, Витя, Степа, Марина – всегда как какие-то роботы все это решают, решают, решают… и при этом они сохраняют свой нормальный статус. Я имею ввиду, что они нормально общаются со всеми в классе, а не с одним или с двумя, как часто поступают все отличники; и это не удивительно: на то они и отличники, чтобы везде и во всем отличаться.
Вообще я рад, что ушел из своего старого класса, я об этом не жалею, как некоторые также ушедшие вместе со мной. Все дело в том, что класс «А», в котором я учился до десятого класса, отличался своей дружбой лишь до класса так восьмого. Придя в школу, в восьмой класс, я просто стал его не узнавать: все поделились на какие-то группировки; девчонки – Галя, Айджана – вообще нашли себе новых друзей из других классов. Та дружба – «всем классом, все вместе» – исчезла в помине. Дружны, разве что, оставались лишь некоторые из нас – мальчишек. Такая атмосфера держалась весь восьмой и весь девятый классы. Я терпел, сколько мог, но мне было уже не по силам терпеть эту «наэлектризовавшуюся», или, вернее сказать, «накалившуюся» атмосферу. Поэтому я вовремя подал заявление нашему завучу, Людмиле Фоминешне, о переводе в «десятый класс с физико-математическим уклоном». Если говорить о проявлениях, то по традиции физико-математический класс – самый умный класс в школе, наш же класс зарекомендовал себя, особенно в прошлом году, как самый веселый, дружный и в связи со всем этим самый недисциплинированный. Здесь по иронии судьбы собрались самые веселые и дружные ребята, которые умеют и вовремя в меру поработать и классно отдохнуть. ФИЗМАТ – так называется сокращенно наш класс во всей школе. FIZMAT HOOLIGANZZZ… – так сокращенно называем мы себя по всей школе.
Войдя в комнату, я сначала достал задачник, затем сел за стол и открыл тетрадь. Я принял более удобное положение на стуле и стал решать, стараясь избавиться от сегодняшних тревог и негодований.
Решив несколько примеров, я решил, что с меня достаточно. У меня просто уже голова не работала в нужном ключе. Я не мог просто забыть о том, что случилось и произошло. «Отказаться нам, или же согласиться?» – думал тогда я. Я посмотрел в окна Димы ; он ел.
Лучшее место в моей комнате, на котором думается и легче, и лучше – это старое кресло от автомашины. Не помню конкретно: какой модели был этот «жигуленок» дяди Пети, брата моей мамы, но это кожаное, удобное кресло – просто класс!
Я сел и стал заниматься воспоминаниями. Я должен вернуться назад, в прошлое, чтобы понять: «Что же произошло?»
Сейчас, сидя перед компьютером в Word`е и печатая это предложения, я могу лишь примерно и частично вспомнить все разговоры и диалоги, поэтому ставка будет сделана сколько не на «сами диалоги», сколько же на их смысл и значение в повествовании.

***

Странно… что может запомниться молодому человеку, особенно, такому как я, потому что я не помню как родился, не помню что я в первый раз получил в подарок на Новый год или на День рождения, или когда впервые заговорил, но тот день, который в дальнейшем вскружил мне голову на целых три года, я не забуду никогда.
Все началось в тысяча девятьсот девяносто девятом году, когда мы с Димой были всерьез увлечены знакомствами с представительницами противоположного, прекрасного пола. И вот в один прекрасный летний день двадцать шестого июня мы встретили их… – Олю, Дашу, Настю.


26 июня 1999 год
(≈18 часов 30 минут)

Тогда, мы шли к полю, уже подходя как раз к «пятачку». Мы хотели на поле просто отдохнуть и спокойно поговорить… И еще даже не подозревали, как круто может измениться жизнь через какие-то пять минут.
– Ну, а что же ты сделал потом?! – с удивлением спросил я, словно не веря в то, что мне только что сказал Дима, когда мы как раз проходили по нашей улице мимо поворота на главную дорогу, которая соединяет все линии дачных домов и выходит прямо к магазину.
– Ну, как «что»? Я взял и купил ей подарок… гм… плюшевого медведя, кажется… – неуверенно ответил Дима.
– Да-а… Я бы, наверное, так не смог… у меня бы смелости не хватило бы.
– Да ладно!.. Что тут особенного: взял через друзей наладил контакт, написал записку о встрече, купил подарок, и вперед!
– А все-таки, как же у тебя духу то хватило, а?! Не страшно было?
– Да нет, только вначале, а потом все как по маслу должно пойти.
– Да?..
– Конечно! Так у всех бывает.
Слушая все то, что мне Дима рассказывал про его знакомство с Седой, я не переставал удивляться его храбрости, находчивости и решительностью. Я бы точно не смог бы написать записку, сам же отдать ее и, наконец, уж после этого во время первой встречи подарить ей эту плюшевую игрушку - медведя.
– А сколько тебе лет то тогда было? – спросил я, когда мы как раз проходили мимо мужика, который мыл свой фольцваген пассат напротив поворота направо к трем, рядом располагавшимся, участкам.
– Шестой класс… что ли. Гм… десять или одиннадцать?.. Не помню!..
– Ну, все равно ты молодец, надо сказать!..
– Молодец то молодец, а вот конец то какой конец!!! – стихом проговорил Дима.
– А какой?.. – с интересом спросил я, будто в первый раз слушаю все это.
– А то ты не знаешь!..
– Нет! Я не знаю!
– Прекрати!.. Я тебе все это рассказывал ужу тысячу раз!
– Ну, еще разок.
– В общем, то ли в прошлом, то ли в позапрошлом году у всех девчонок нашего и параллельных классов начался какой-то дурацкий «синдром приставания к первому попавшемуся». Они могли спокойно обнять и даже поцеловать первого встречного нашей школы.
– И, конечно же, такое ты заметил и у Седы…
– Да, ты прав!.. Ох как прав!
– А потом?
– Что потом? Потом я ей взял и прямо поставил ее перед выбором: «Или я, или они?»
– А она?!
– Она сказала: «Я подумаю!»
– И?..
– И… уже думает второй год! – в шуточной форме ответил Дима.
– Да-аа… – заключил я. – Выходит, мы оба… не преуспели…
– Вся жизнь впереди!.. – оптимистично настроил меня Дима.
К тому времени мы уже подошли к «пятачку», где предстояло сделать выбор – по какой дороге идти: по центральной, как обычно; по дороге, что левее, которая проходит около традиционного места пикников; или же по дороге, которая она подводила ближе к линии дачных участков – она, эта дорога, была справа от нас.
И вот тут то я и увидел их!!! Их троих.
Я заметил трех девчонок, идущих по самой вязкой и грязной, после дождя, центральной дороге. По-видимому, эта дорога в свое время была прилично изъезжена большегрузными машинами, вследствие чего образовались ямы, которые после дождя заполнялись водой. Такой цикл повторялся дикое количество раз. С тех пор здесь, практически всегда, даже в сухое время, грязь, слякоть и эти лужи, однако возможность пройти по этой дороге не утрачивается совсем. Кроме того, что можно на****ельски пройти прямо по этим лужам и грязи, можно еще и пройти по тропинке, что слегка левее этой дороги. Именно по ней друг за другом шли: первой – Даша, второй – Оля, третьей – Настя. Поэтому я решил твердо поворачивать направо. По двум причинам я так решил: первая – так как было уже поздно поворачивать налево, и не было возможности идти прямо; вторая – чтобы лучше их рассмотреть. Дима же, он был справа от меня, заметив, что я взял курс направо, не споря, тоже стал поворачивать. Он, так же как и я, заметил их, и мы медленно шли-удалялись от них и шли так медленно, словно мы любовались ими тремя. Мы не произнесли ни слова даже друг другу, просто шли и смотрели, и все. А они же, по-видимому, просто не обратили на нас внимания: все так же разговаривали бурно о чем-то своем. Когда они скрылись из виду, а видно их не было из-за плотной и густой растительности крапивы, вперемешку с осинами, липами и березами, я то ли в шутку, то ли всерьез сказал тогда слова:
– Может… гм… познакомимся?..
Однако Дима принял мои слова более чем серьезно, чем этого следовало ожидать, он со всей решительностью заявил:
– Пошли за ними!
Я как всегда сначала замялся: «Да ну!.. Зачем?!»; но, в конце концов, как правило, Диме удавалось уломать меня.
– Да ты что? Да ну! Зачем?! Я же… пошутил… – смущенно ответил я на столь неожиданное для меня предложение.
– А я как раз не шучу! Пошли! – спокойно и твердо произнес Дима, слегка улыбнувшись мне.
– Ну… а ты уверен?..
– Абсолютно!
– Ну, что ж тогда…
– Короче!.. Пошли! И все тут! – в этот момент он взял меня за руку и потянул назад к той дороге, с которой мы только что сошли.
– Я даже не знаю… – нервно произнес я.
– Если честно!.. Я тоже!!! – едва не выкрикнул он, в тот момент, когда мы как раз вышли на дорогу и увидели девчонок уже около «трубочки».
– И… что?! До каких пор мы так будем идти?!.. – первым нарушил тишину я, спустя буквально минуту.
– Я… гм… вообще понятия не имею, – ответил Дима, когда мы проходили мимо развилки дорог.
В первые, может быть, минут пять они нас вообще не замечали, все так же спокойно шли и говорили. Мы так, как бы вместе – группами, уже прошли мимо Долгих, наших с Димой домов, мимо Солопенковых. Уже подошли к очередной развилки и тут, если я сейчас не ошибаюсь, первой обернулась Настя. Она нас заметила, и стала что-то на ухо говорить Оле, которая тогда, в последствии как всегда, шла по центру – между Настей и Дашей.
Если говорить о первых моментах, когда мы только-только их рассмотрели, Оля не приглянулась никому из нас. Нам больше понравилась Настя с Дашей… и то, только издалека.
Спустя метров пятьдесят уже, после того как они повернули направо – к роднику, снова обернулась Настя, и мне кажется, что она в тот момент улыбнулась, но не нам; она улыбнулась, видимо, так как попросту не ожидала сама, да и ее подруги тоже, что мы будем так настойчивы. Но все еще, видимо, должен был бы стоять вопрос: «А что если это случайность?» Этот вопрос, должно быть, отпал сам собой, в тот момент, когда последовала очередная развилка. Здесь снова был выбор: прямо – к асфальтированной дороге, налево – к магазину, направо – к роднику. Они повернули налево… мы тоже… они пошли налево… мы тоже.
Атмосфера накалялась. Мне было уже не по себе. Настя обернулась еще два раза. Я уже шел, как на иголках. Нервы то и дело давали о себе знать.
– Дима… ты… короче, может, свернем?.. Мне что-то не по себе уже… это, в конце концов, уже просто неприлично! – снова не выдержал я.
– Да перестань ты!.. – прошипел Дима. – Всю рыбу перепугаешь.
– Какая рыба?.. Какая? – не мог уже я. – Давай пойдем лучше в футбол поиграем, или уже есть пора.
– Нет, нет, нет, – твердо и монолитно отчеканил он.
– Да ты же ничего не понимаешь, – начал, было, я, – ты же толь…
– Нет!!! Это ты ничего не понимаешь!!! – ей богу, уже выкрикнул Дима. – Такого шанса может уже и не быть! Понял?..
После этого последовал еще один оборот с их стороны со стороны той же Насти.
– Надеюсь, что ты будешь прав, потому что мне кажется, что мы только время теряем и нервы… гм… тоже.
Мы пересекали полянку, на которой, когда-то, в свое время, сидели Леша, Сашка – брат Димы, Дима «жирный» и их девчонки, а мы с Димой с противоположного берега реки Жорновки в кустах за ними следили, прятались, и подслушивали. А зачем?! Не знаю. Ей богу не помню зачем! Но помню, что весело было.
На этот раз обернулась еще и та, что была справа, Даша впоследствии, однако ее обзор не продлился и, наверное, секунды – она так же быстро отвернула голову в первоначальное направление. По-моему глупый способ мы избрали тогда.
– И как долго это будет продолжаться? – тихо спросил я Диму, словно они нас могли услышать, идя метрах в двадцати пяти-тридцати впереди от нас.
– Чего не знаю, того не знаю.
Теперь мы уже шли по более заселенной местности, здесь уже везде, слева от нас, были дачные участки, справа была речка Жорновка. Какой-то мужчина протягивал шланг с мотором для откачки воды от своего участка к речке, еще один – старичок – носил песок большими ведрами – все это свидетельствовало о бурной работе, которая, как это не странно, должна была бы, по идее, ближе к вечеру, стать уже менее активной.
Мы шли, не спеша, может быть даже, менее чем прогулочным шагом. Вдруг я увидел, что они завернули влево, где остановились у качелей синего цвета, по-моему, и, опять же, по-моему, на них стала качаться Даша.
Я и Дима – мы абсолютно не растерялись в этой ситуации, мы завернули направо, на старый мост, сделанный из таких же старых деревянных железнодорожных шпал, видно с нашей Октябрьской железной дороги, и остановились, как бы спиной по отношению к ним, и уставились на бурлящую воду реки Жорновки.
А хотя если задуматься и подойти ко всему происходящему чисто с психологической точки зрения, учитывая наш возраст и особенности этого возраста, можно сделать вывод, что ситуация была далеко не из простых. Допустим, мы бы не догадались бы свернуть на мост, тогда что? Тупик. Так как если бы мы пошли по направлению к ним, то есть пошли бы по дороге, а не на качели, что слева от нее, то волей не волей нам бы пришлось либо заговорить с ними, либо просто пройти мимо. Опять же, учитывая психологический подтекст и «магию возраста», мы бы, скорее всего, вынуждены были бы пройти мимо – я сомневаюсь, что в тот раскаленный момент напряженности мы бы осмелились бы подойти и заговорить. А так, мы поступили в этом эпизоде со стопроцентной пользой и выгодой – вроде как сохранили какую-то интригу, да и себя не раскрыли, вроде как мы вообще просто гуляем.
Время шло…
Время неумолимо шагало вперед…
Прошло, наверное, тогда, минуты две-три, как мы вдруг услышали:
– За девочками неприлично следить!
Или «подсматривать» – я уже не помню, но смысл был определенно тот.
– За мальчиками то же, – спокойно ответил то ли я, то ли Дима.
Дальше последовало гробовое молчание, после которого, насколько я помню, они все, втроем, пошли как бы навстречу нашим спинам, то есть в обратном направлении, по которому мы уже раз прошлись. Оля, Даша, Настя так же спокойно разговаривали о чем-то своем, словно нас для них вообще не существовало. Они медленно скрывались из поля обзора, так как за густой растительностью, которая плотно прилегала к дороге, как бы скрывая речку Жорновку от тех, кто идет по ней, просто не давала возможности рассмотреть все толком.
– Ну и что же будет теперь? – спросил я, поскольку был поражен разворачивающимися событиями.
– Теперь… – протянул Дима, я ожидал услышать что-то новое и более оригинальное чем все то, что происходило ранее, – мы пойдем за ними! – рассмеявшись, проговорил Дима.
– Дим, а Дим, ты соображаешь или как?
– Или как?
– Да так, что это уже какое-то домагивание… бесконечное.
– Ну… А, что же делать-то, а?
– Может, бросим эту дурацкую затею и пойдем домой.
– Да перестань ты! – с этими словами, он потянул меня за рукав к дороге и мы пошли за девчонками.
Мы шли почти по тому же маршруту, только на этот раз мы завернули чуть раньше, срезали – завернули направо и поднялись в горку, где, пройдя метров десять, может быть, увидели нечто реально новое, что признаться поставило нас впросак. А увидели мы следующее: Оля, Даша, Настя остановились на развилке, посмотрели в нашу сторону; а мы с Димой тем временем, идя по дороге, все приближались и приближались к ним; затем ни с того ни с сего одна Даша пошла к нам на встречу, а две другие девчонки – Оля и Настя – остались на развилке.
Мы шли ей на встречу, а она к нам. Я даже не помню, куда я вообще смотрел в тот момент. То ли на землю, то ли вдаль, то ли еще куда… на нее я тоже поглядывал. Она слегка в тот момент улыбалась, просто было интересно, что будет дальше. Как себя чувствовал Дима в тот момент я не знаю, но мне кажется, что он в тот момент был готов больше провалиться в бездну в своих пальмовых шортах, нежели оказаться на том месте, на котором оказался он тогда… да и я тоже.
Однако, вопреки всем ожиданиям, Даша, опять же – ни с того ни с сего, развернулась, когда мы уже были буквально метрах в семи-восьми от нее.
Уж чего-чего, а такого я вообще даже представить себе не мог. Я думал она сейчас подойдет, представиться, представит нам своих подруг и так далее, и тому подобное… а тут… чушь какая-то.
Теперь это уже всерьез смахивало на погоню какую-то! Какие-то «кошки-мышки»! Теперь уже даже, наверное, Дима не понимал: «Что же происходит?» И вот так мы дошли до развилки, а вот что было дальше ей богу не помню. Помню, что каким-то образом мы поравнялись, или, как сказал Дима, «стали ходить на одном уровне», и так же помню, как девчонки склоняли по всем статьям Димины пальмовые шорты, что пользовались вообще во всей России бешеной популярностью в девяносто четвертом, девяносто шестом годах. Это воистину «волшебные» шорты. Еще Диминого отца, дяди Вити. Так же я не помню, каким образом мы договорились все вместе встретиться в двенадцать часов следующего дня на кольцах, которые расположены в конце первого поворота.

Следующий день – 27 июня
≈10 часов утра

Я, Дима, Леша, тогда сидели на «трубочках» и, как всегда, вспоминали прожитые ранее «дачные» года. Именно тем утром я узнал от Димы о страшном обломе, можно сказать об испытании, которое мне придется пройти.
– Так вот я, наверное, никогда не забуду ту сцену на откосе! – восклицал тогда я, на что дружно – хохотом, отвечали мне Дима и Леша. – Как же я тогда бежал, бежал и был рад, что засветил тебе в башню, Леш, я уже думал, что меня никто, и ничто не остановит, как тут… дикая боль в затылке и куча глины, которая по инерции продолжила свое движение уже после контакта с моей головой.
Я хорошо помню, как я воздал руки к небу и упал, тяжело дыша, на траву, как в фильме «Взвод».
– Да-а! Я помню тот эпизод! Было классно! – смеясь, восторженно начал Леша. – Как же мне тогда удалось попасть тебе тем тяжелым куском глины прямо в голову – это для меня загадка. Но все равно! Здорово получилось!
Для непросвещенного читателя стоит заметить, что девяносто шестой – девяносто восьмой – это года своеобразного мазохизма в нашем дачном обществе, преимущественно, конечно, в нашем с Димой обществе по отношению к нашим друзьям – Леше, и Диме «жирному». Нет, не подумайте, что мы все одевались в кожаное нижнее белье, одевали друг другу кожаные маски и лупили друг друга по заднице что есть силы. Нет. Все было проще; однако сейчас, когда я сажусь и вспоминаю все то, что происходило в выше указанных годах, мне буквально дурно делается при одной мысли, что такое вообще могло происходить. Все обычно начиналось с того, что мы с Димой от нечего делать кидали шишки в Лешу и Диму, которым также не находилось дела. Сначала это все происходило так, по-дружески, но потом все это перерастало в настоящую бойню. В ход шли не только во всех отношениях безобидные шишки, но и земля; и сухая, влажная глина; мусор, а, порой, даже и камни – если дело далеко заходило. И при всем при этом мы ни разу, вообще ни разу, не поссорились!!!
– А сейчас… куда время летит-то, а? – вдруг неожиданно резко сменил тему Дима.
– Стареем, – сухо ответил Леша, который был самым старшим из нас; ему тогда было девятнадцать.
– Да, что верно, то верно… – задумчиво произнес я.
Вдруг я услышал звук запуска мотора машины, где-то внизу, ниже горки и сразу же подумал, что это возможно мотор Диминой машины. «А вдруг они сейчас куда-нибудь уедут? Что я буду делать? Как же я один пойду на встречу в двенадцать часов?» – вот примерно такие вопросы возникли у меня в голове. Что же это получается, что мне придет…
– Алло!.. Товарищ Константин, вы меня слышите? А? – смеясь, спросил Леша.
– Да-а, я слышу, – ответил я.
– В общем, я пойду похаваю и, наверное, минут через тридцать приду сюда же… – произнес Леша, уже идя по направлению к своему дому, который как раз был метрах в десяти-двенадцати от того места, где мы сидели.
– Дим, а это, что там твоя машина завелась что ли?
– Да, – грустно произнес он.
– А-а… куда? – заикаясь, спросил я.
– Все туда же, за калом.
Выражение «за калом» в далеком тысяча девятьсот девяносто девятом году означало то, что Дима и его родители на машине уезжали за коровьим дерьмом на старую заброшенную ферму, где его было навалом. Его они использовали в качестве удобрения для грядок. Они туда довольно-таки часто ездили, но что это произойдет в этот день, я вообще не ожидал.
– Слушай… а… мы же сегодня должны… гм-гм… идти на встре…
– Да знаю, знаю!.. А толку то!.. Поди, объясни это моей маме.
– Да ты понимаешь, что ты наде…
– Да! Но сделать ничего не могу! И отказаться от этого не могу!!!
Черт!!! Все рухнуло как карточный домик. Все… Все! Все!!! «Неужели я пойду один?» – подумал я. «Да! Ты пойдешь один!..» – кто-то ответил сверху. «Ладно, так и быть, пойду один!» – ответил я.
– Ну, ладно… Что ж делать-то. Раз надо так и пойду один.
Буквально через какие-то десять минут подъехала Димина машина, он в нее сел, а затем дядя Витя, Димин отец, так резко дал по газам, что машина, пробуксовав, подняла столб пыли и уехала.
Я остался один.
Я посмотрел на часы и заключил, что до встречи осталось сорок пять минут. «Интересно, как я себя поведу при встречи с ними?» – думал я. – «А как они себя поведут? Что будет? Неизвестно…» – заключил я.
Я сидел на трубочках и думал. Наверное, это лучшее место для того, чтобы подумать, даже не смотря на помойку, что в пяти-шести метрах возле. На улице была хорошая погода: легкий ветерок; солнышко, не такое, чтоб уж сильно пекло, но и не «холодное» солнце; было достаточно облачно, плыли большие облака; пели птицы.
На улицу вновь, видно после завтрака, вышел Леша, он подошел к «трубочке» и сел рядом со мной.
Конкретно о чем мы болтали, я не помню. Прошло где-то минут тридцать и я пошел, пошел навстречу судьбе. Шел я медленно, неумышленно конечно. Я очень сильно волновался, ведь мне предстояло впервые в жизни идти на встречу с девочками, да и еще, вдобавок ко всему, пришлось идти одному.
Я осторожно спустился вниз по тропинке на кольца – там никого не оказалось, вообще никого. Я пришел вовремя – не раньше, не позже, – и тогда сел на толстый, выступающий из земли, корень дерева и стал ждать.
Вся прелесть той местности заключалась в существенной разности земляных уровней – между уровнем двух разных улиц, одна из которых проходила перпендикулярно другой; а именно эта «другая» или иначе – «первый поворот» – упиралась своим концом в эту «одну». Если собственным воображение продлить заканчивающуюся плоскость верхнего уровня и из этой, уже продленной, плоскости опустить так же воображаемый перпендикуляр на неизменный, нижний уровень другой улицы, то мы получим разность в уровнях составляющую примерно четыре метра. Не знаю, при каких обстоятельствах образовался этот «овраг», наверное, он стал причиной дождей или причиной не удачного планирования земельных работ при строительстве домов на правой стороне первого поворота. Помню, как множество раз здесь падал и когда шел пешком, и когда съезжал на велосипеде. Но особую ауру этому месту создают именно зеленые насаждения – это крайне удачная комбинация высоких деревьев, кустарников и разного сорта полевых трав, которые не позволяют назвать этот «овраг» оврагом.
Прошло, может быть, минут семь-восемь, когда ко мне подошла девочка, кого-то мне сильно напоминающая, только тогда я плохо мог понять кого именно. Это была младшая сестра Оли. Она стала мне задавать тогда какие-то вопросы, кажется касающиеся того, кто я такой и можно ли ей со мной познакомиться. Вот ей богу не помню, что же именно я тогда отвечал. Она вскоре ушла, оставив в какой-то мере степени неприятный осадок.
В какой-то момент я почувствовал, что на меня кто-то смотрит. Трудно объяснить каким именно из пяти возможных чувств пользуется человек во время этого странного ощущения, что на тебя смотрят, поэтому мне кажется, что я это прочувствовал каким-то шестым чувством, воспетым в одном из голливудских фильмов с Брюсом Уиллисом. Я обернулся и посмотрел наверх… Прямо на меня смотрела Оля, которая смотрела на меня «с высока», находясь наверху. Не вполне понимая, что нужно говорить и делать, я медленно встал со своего места и так же медленно поднялся наверх к ним…
Странное отсутствие Даши я заметил сразу. Почему-то ее не было.
Я встретил оценивающие взгляды Оли и Насти, которые, казалось, говорили: «Ну, посмотрим, на что ты способен! Умеешь ли ты принимать серьезные решения?»
– А-ааа… гм… Привет, – неуверенно и тихо начал я разговор.
– Привет… – так же тихо ответила мне Оля.
– Привет!.. – бодрее нас с Олей поприветствовала меня Настя.
– Э-э… Дима уехал… уехал за ка… в общем его нет и наше собрание… гм… отменяется!.. – в панике сказал я.
– Ну… тогда… пока! – мягко ответили они и ушли по направлению к речке Жорновке.
Да… Серьезных решений я, видимо, принимать и впрямь не умею.


Период осень – весна, 1999 – 2000

Отношения между нашей четверкой в этот промежуток времени вне дачи были никакие. Мы, насколько я помню, за некоторое время до отъезда с дачи обменялись телефонными номерами, придумали ряд поводов, чтобы позвонить друг другу, но так и не позвонили. Мне, например, грозилась позвонить Оля – поздравить с первым сентября, но не позвонила. Как выяснилось впоследствии, она была на дискотеке первого сентября и гуляла до утра следующего дня.


Лето 2000

Лето двухтысячного года, лето миллениума, для нас с Димой можно охарактеризовать, как лето «в бегах». Мы только о том и думали, как бы встретиться и погулять с нашими девчонками. Но, к сожалению, кто-то так не считал и мы, когда шли навстречу друг другу, – типичная ситуация – просто проходили мимо друг друга, не говоря ни слова. Говорят как встретишь новый год, так его и проведешь; похожая ситуация у нас наблюдалась… только с летом. В первый же день пребывания на даче, мы с Димой пошли к воротам поиграть в футбол. Когда мы играли, на горизонте замаячили три фигуры. Не трудно догадаться, что было дальше… – «ни слова!».


Период осень – весна, 2000 – 2001

Эта зимняя спячка запомнилась, поскольку мы один единственный раз встретились вне дачи. Это было где-то в апреле месяце, уже ближе к концу, где-то в двадцатых числах. Встретились, но время провели, мягко говоря, никак, поскольку им надо было «по делам». В конце концов, время, которое мы с Димой провели одни после расставания с девчонками, оказалось на много лучше того времени, которое мы провели с ними. Также наблюдалась резкая, на контрасте с предыдущим промежутком времени, телефонная активность. Они нам много раз звонили: Оля – мне, Даша – Диме; иногда наоборот: Дима – Оле, Даша – мне. У меня с Олей состоялось несколько «горячих» телефонных разговоров; но все, как выяснилось впоследствии, было «только на словах».

30 июня 2001 год

Этот день для нас с Димой очень много значил еще даже до своего наступления. А дело было вот в чем: в каком-то из разговоров с девчонками мы узнали, вернее сказать вспомнили, так как мы это и ранее знали, но забыли, что у Даши было День рождения. Наверное, только полный идиот не попробует наладить отношения в этот знаменательный день. Мы с Димой оказались не идиотами, причем далеко не. Осложняло еще все это дело и то, что мы, по-моему, целый месяц перед этим днем с ними вообще не разговаривали.
Все было сделано по первому сорту, то есть высшему: Дима заблаговременно купил фарфоровую или керамическую куклу; кое-где, не буду говорить где именно и каким образом, Димин отец для нас раздобыл не то посеребренную, не то позолоченную цепочку со знаком зодиака Даши на конце. Все приготовления были сделаны, осталось только одно… исполнение, то есть сама процедура вручения подарка. Учитывая мое стеснение и вечное Димино перебарщивание и перехлестывание за все возможные и невозможные рамки, это было сложнее всего сделать. Мы задумали так: мы их подождем на нашей улице до тех пор, пока не пройдут мимо… ну… а затем уже кто-то из нас двоих сходит к себе, соответственно, домой за подарком, который по замыслу должен будет находиться у того дома, кто за ним пойдет, потом выйдет, и мы его подарим. Так окончательно мы и решили сделать.
Мало того, что мы прождали их практически весь день – это еще полбеды – так мы еще и им при встрече этот подарок не вручили. Вернее даже они нам попросту не дали шанса этого сделать. События развивались примерно так:
– Привет.
– Привет.
– С Днем рождения.
– Спасибо.
– Подождите, а мы хотели бы…
– Нет времени!
И все!!! Столько сил было потрачено на то, что вообще ничего не стоило.
Дима в соответствующих чувствах и настроениях уезжал домой, но буквально перед тем, как сесть в машину он мне сказал примерно такие слова: «Вся надежда на тебя! Действуй!..». Что означали эти слова, я сразу понял, даже если учесть, что он их сказал где-то спустя час после того, как мы с ним окончательно отговорились на тему Дашиного Дня рождения и всего, что с этим связано. После он залез в машину, и я едва не чахнул от внезапного потока пыли, ударившего мне в лицо.
Было уже где-то десять часов вечера, когда я решил сорвать петрушки с огорода для салата. Когда я ее рвал, мне показалось, что меня кто-то позвал. Я прислушался:
– Костя!
Голос был женский и тогда я подумал, что ослушался, потому что позвать меня могли только три человека женского пола и то позвать – это нечто не ординарное, так как меня никогда никто не звал из всех тех девчонок, что я знаю в округе, а знаю я только Олю, Дашу и Настю. Поэтому сказать слово «позвать» или сказать словосочетание, допустим, «Оля позвала меня» – значит сделать ошибку, которая противоречит пространственно-временному континууму спирального вида времени.
Голос кричавшей доносился с улицы; голос был женский. Я тогда положил петрушку на лавочку и пошел к калитке уже ясно себе представляя картину, которую я увижу.
Как оказалось, мои представления часто совпадают с действительностью, ибо я увидел то, что и ожидал. Так вот, когда я вышел я увидел смеющуюся, не понятно почему, Олю и Дашу, пытающуюся видимо привести ее в чувство. Насти не было.
– Костя! – необычайно радостно встретила меня Оля.
– Привет!!! – еще бодрее поприветствовала меня Даша.
«…или сейчас пойдет снег!..» – вспомнил я Диму.
– Я сейчас приду… подождите, – и я побежал в дом, где взял подарок. На ходу пытался придумать речь – что сказать – но так и не придумал. Я вышел снова – дружным смехом меня снова встретили девчонки.
«…пойдет снег!..»
– Даша! С днем рождения тебя… Это тебе от нас с Димой, – с этими словами я протянул ей подарок, в заранее купленном в нашем магазине пакете.
– Ой, спасибо большое!.. – сказала она и стала рассматривать то, что находилось в пакете.
– Уау! – воскликнула Оля, когда увидела содержимое пакета в Дашиных руках. – Везет же тебе Даша!..
– Пойдемте, прогуляемся, – предложила Даша, показывая пальцем по направлению к роднику.
– Точно! Пошли… – с этими словами Оля взяла меня за руку, как своего парня, и мы стали спускаться вниз по горке.
– Знаешь, Костя, мы столько выпили, – обратилась ко мне Даша.
– Сколько? – я сделал вид, что мне интересна эта очередная глупость.
– Много!!! – в один голос заявили они.
– Сначала пива… затем водки, кажется… – вспоминая на ходу, ответила Оля.
– Потом еще водки… а после нас моя бабушка напоила коньяком! – закончила за Олю Даша.
– Зачем же мы столько?.. – задумчиво произнесла Оля, словно ждала от меня какого-то сострадания по отношению к ней.
– Вот и я право не знаю, зачем? – ответил я без намека на хоть какое-нибудь сострадание.
Не на долго воцарилось молчание – в тот момент мы проходили мимо дома Ивана Осиповича. Это такой большой зеленый двухэтажный дом с белым крыльцом.
– Костя, – обратилась ко мне Оля.
– Да.
– Ты мне друг?
– Ну… конечно!
– Тогда… можно я тебя как друга поцелую?.. Друзья, настоящие друзья, ведь целуются при встрече!
Я хотел навсегда с корнями, которых у меня не было, врасти в землю, чтобы больше никогда не увидеть белый свет, но, к сожалению, мне этого не суждено было сделать – просто не дано! Что же мне ответить: отказаться – глупо, ведь друзья действительно целуются при встрече, только в щеку… а… она как хочет, что задумала?
– Ну… это сложный вопрос… – сказал я, полную чушь, ведь практически девяносто девять процентов всех российских парней не раздумывая ответило бы: «Давай!!!»
– Мы друзья или нет? – строго спросила Оля.
– Да.
– Тогда какие могут быть проблемы? – с этими словами она поцеловала меня в… щеку!
– Костя… но ведь мы с тобой тоже друзья! – с этими словами Даша тоже поцеловала меня в… щеку!
– Ой! – Оля оступилась и чуть не упала; я подхватил ее.
Она меня обняла, оперлась на меня и сказала:
– Костя, держи меня, а то я же совсем пьяная: видишь даже по прямой ходить не могу.
Мы завернули в самую чащу леса – направо. Хотя это никакая не чаща, просто по сравнению с остальными, другими отрезками дороги эта часть сравнительно густо засеяна деревьями. Эта дорога была более темной, нежели остальные; она вела к роднику. Когда мы повернули на нее и прошли метров пятнадцать-двадцать от разворота, мы остановились: Даша, к моему великому огорчению, закурила; Оля же повернулась ко мне.
– Костя, мне холодно, – начала Оля.
«Черт…» – подумал я. – «Теперь выхода нет!»
– Да-а… гм…
– Обними меня! – приказала она.
– Ты уверена?
– Абсолютно!!!
После этих слов я уже просто не смог противостоять магическим чарам настойчивости Оли. Она обняла меня и крепко прижала к себе, соединив свои руки у меня за спиной так, что у меня не было не единого шанса вырваться, если я вдруг захочу. Но я не хотел… А хотел только возблагодарить Господа Бога за то… что я мужчина!
Даша, выдыхая дым, улыбнулась, глядя на нас с Олей и явно что-то вспоминая про себя.
– Костя, ты меня любишь? Я тебе нравлюсь? – спросила вдруг Оля, серьезно на меня посмотрев.
«Как электрическим током!»
Я знал, что действительно она мне нравится, но вот любовь ли это? К сожалению, в следствие отсутствия опытности в этих делах, я не знал как и где точно проходит грань между любовью и «нравится». Я боялся сказать что-либо…
– Ну д… д-д… да-аа… наверное… – заикаясь и, как бы, сомневаясь ответил я, хотя ответ на вопрос то был один.
– Ура!!! – неожиданно, по-моему, даже для Даши, воскликнула Оля.
С этими словами Оля, будучи еще в обнимку со мной, щедро осыпала мое лицо поцелуями… в щеку.
Оля, Даша и я… Нет… лучше сказать: мы с Олей и Даша дошли до родника, где не стали переходить через речку по камням, а перешли по мосту, что находится чуть раньше этих камней. Весь путь мы с Олей преодолели вместе – в обнимку; мы выглядели как какая-то пара, которая была не разлучена с утра до вечера. Правда нашу пару по габаритам никак нельзя было считать идеальной – сказывалась существенная разница в росте в мою, естественно, пользу. Эта разница составляла где-то около двадцати сантиметров.
Мы успешно минули мост, по которому перешли с одного берега Жорновки на другой, и уже поднимались наверх к асфальтированной дороге. А Оля все время повторяла одно и тоже:
– Я нравлюсь Косте, Костя мой парень, он мне нравится, я его люблю!
Мимо нас как раз проходили двое здоровенных тридцатилетних рабочих – спускались вниз, когда Оля прямо в лицо одному из них, тому, что шел сзади, сказала:
– Я люблю Костю! Он мой парень!
Этот амбал видно совсем не ожидал такой прыти, однако быстро и довольно-таки гордо спросил:
– Ну и что?!
– А то, что он мой парень и люблю его я!
Против такого этот махина уже не попер. То ли из-за того, что времени спорить с уже готовой Олей не понятно по какому поводу не было, то ли он просто решил не спорить.
Когда мы вышли на асфальтированную дорогу, я сразу же ощутил силу ветра. Не в физическом плане, а в плане приятных ощущений. Настолько приятно было уловить именно ветер такого, летнего типа – он дует не холодным, а теплым воздухом и дует сильно, что на фоне контраста температур, создает контраст ощущений.
– Какая хорошая погода! – в восторженных тонах отозвалась Даша.
– Да-аа… – протянула Оля. – Самое время для прогулок! Да, Кость…
– Да!.. – честно согласился я, зрелище было неописуемым: ветерок, широта простора и все это на фоне заката!
Вдруг, ни с того ни с сего, я почувствовал, как Олина рука опустилась… ниже моего пояса и как это не странно осталась там. Я не мог себе даже такого представить, я вообще онемел: хотел что-нибудь сказать, но не мог!
– Знаешь, Кость… – разрядила обстановку Оля. – Я люблю парней с хорошим задом… Должна это подметить… так… на всякий случай…
Даша, казалось, сама этого не ожидала и уже с диким интересом смотрела на происходящее, гадая уже как далеко все это зайдет.
– Ну тогда такой тебе будет мой ответ!.. – я сделал тоже самое, что и Оля и какое-то время мы так и шли, но, в конце концов, я поднял ее руку на прежнее место и, так же, поднял и свою.
При этом Даша не выдержала и громко рассмеялась… Оля поддержала свою подругу.
– Знаешь, что Костя, – спросила меня Оля.
– Нет, не знаю что. А что?
– А я знаю что, потому что я хочу поцеловать тебя по-настоящему!
– Т-то есть, как?.. – я не мог не заикаться!
– А вот так… – с этими словами Оля остановилась, обняла меня так же, как тогда, в лесной дороге, и поцеловала в губы.
Какое-то время мы стояли вот так… на дороге. Не знаю, что в это время делала Даша. Наверное, она о чем-то жалела; так же, наверное, не трудно догадаться о чем. И вдруг я будто увидел нас с Олей, целующихся, со стороны, будто с высоты птичьего, должно быть, полета, нет из глаз пролетавшей мимо птицы и из глаз летчика низко-пролетающего Клинского кукурузника; я увидел нас – молодых русских людей, которые стояли на пороге большого будущего… и ведь что-то станется с нами потом, завтра, послезавтра… какая разница, за этим незримым порогом, и верилось, что что-то хорошее.
Я был на седьмом небе… Да и, в общем-то, на каком небе должен находиться человек, когда его целуют в губы?!
Дойдя до конца асфальтированной дороги, мы повернули направо, где была такая же асфальтированная – продолжение той, первой, которая не прерывалась.
Мы сначала решили дойти до пруда, но не дошли, а завернули назад и дошли до Жорновки, перешли через нее и пошли по домам.
Перед прощанием Оля мне сказала такую вещь, после которой я вообще не поверил во все то, что происходило в течение предыдущего часа:
– Знаешь, Костя… а ведь у меня есть парень в Москве… Юра… только, правда, мы никак не можем понять, что любим друг друга. Так что ты… лучше будь мне просто хорошим другом…
– Ладно… Меня провожать не надо – сам дойду, – холодно сказал тогда я и бросил их на развилке дорог и перекрестке событий.
Я шел домой. Проходя мимо Диминого, пустующего участка я вдруг вспомнил чье-то изречение: «Женщины – загадки природы!»


***

Открыв глаза, я встал с жигулевского машинного кресла и подошел к окну. Открыв его, я полностью высунулся наружу и на скамейке противоположного участка увидел скучающего Диму. Символическим жестом я показал ему, чтобы он шел на улицу.

О МУДАКАХ НА БОЛЬШУЮ БУКВУ «М»

Я открыл калитку и вышел на улицу. Было уже пол шестого вечера. На уличном картофельном участке, что напротив дома Кати работала тетя Зоя. Она выкапывала картошку, отряхивала ее от земли и клала в ведро. Видно, что труд даром не пропал, на пользу пошли продолжительные отработки на этом участке земли. Я, признаться, даже немного позавидовал самой тете Зое или тем членам ее семьи, кто будет есть эту картошку, поскольку не секрет, что самая вкусная – это молодая картошка, которая при обжарке покрывается золотистой корочкой и имеет непревзойденные вкусовые качества.
Дима, поднявшись, тронул меня за плечо, и мы пошли прямо.
– Слушай, Дим, а пошли к тебе вниз на костровую площадку. А? – предложил я.
– Пошли, – охотно согласился он.
Мы спустились вниз по горочке, завернули в лесок и присели на два коротких, отрубленных ствола дерева возле кучки обуглившихся от костра дров. Очень сильно не хватало большой фанеры, на которой очень было удобно сидеть и даже лежать. Эту фанеру, кто-то спер. А мы с Димой получил, когда по заданию, можно сказать, наводке Диминого отца разобрали старый шкаф, который нужно было убрать из комнаты; ведь в этом году Димины родители стали обустраивать его комнату – туда ввезли новой мебели, а старую пришлось… того.
Какое-то время мы просто сидели с Димой молча. Мы вообще много времени вот так проводили: сидели молча и всматривались вдаль или же думали о чем-нибудь своем. Это было, что ли, в нашем духе. Точно так было и в этот раз: Дима изучал откос и железную дорогу; я же старался посчитать количество дров – отдельных палок, положенных на костер.
Длинный товарняк прервал эти наши мыслительные процессы. И я, как и Дима, стал смотреть на этот товарняк. Чего он только не вез: и танкеры с нефтью; и, очевидно, русские машины; и просто что-то в этих прямоугольных контейнерах.
– Сегодня хороший день, – сказал вдруг Дима, когда уже прошел этот состав.
– Да-а… – согласился я. – Но ведь мы оба хорошо знаем, что сейчас не погода нас волнует больше.
– Да, ты прав, – согласился Дима. – Эта тема и впрямь что-то, особенно в последние дни, наболела.
– Что думаешь?
– Не знаю… я…
– Ну, ты вообще как, согласен на этот костер?
– Разумеется, нет! Но…
– …тебе не хотелось бы вот так расставаться на совсем.
– Ну, да, что ли.
Катя прервала наш разговор; она шла вниз по горочке, и, видимо, она шла к Лизе. «Интересно, они, что снова сдружились?» - задал я себе вопрос. Ведь они почти всегда «в контрах». Когда у Кати есть другие друзья, с кем общаться, например с никогда не унывающим Павлом, то Лиза всегда отходит на второй план; когда же никого нет, то ей приходится идти к Лизе и уже в который раз с ней примиряться.
Эх, знал бы я, кто стащил эту нашу фанеру! Очень уж неудобно было сидеть на этих стволах! Впрочем, даже если б я знал, я бы все равно ничего не сделал, разве что не стащил бы ее. Я вообще по природе трус. Стараюсь этого не показывать, но я трус. Например, если бы я узнал, что, будто эту фанеру украл Усолкин – один из тех лохов, что собираются на поляне, – я бы, наверное, пошел один, без Димы, к этому крашенному придурку прямо на поляну и сказал: «Ну-ка отдай мою фанеру!» А этот ворюга, Усолкин, который стащил ее, наверное, сказал бы самым невинным голосом: «Какую фанеру?»; тогда я, наверное, взял бы, подошел к бабам, которые сидели на этой фанере и смеялись все это время, и резко дернул бы эту фанеру на себя, чтоб они упали. После чего я бы ему сказал: «Может быть, это твоя фанера, дружок?» А этот жулик Усолкин, наверное, притворился бы этаким невинным младенцем и сказал: «В жизни не видел этой фанерки. Если она твоя, бери ее, пожалуйста, на черта она мне нужна?»
А я, наверное, стоял бы перед ним минут пять, если не больше. И фанеру держал бы в руках, а сам наверняка чувствовал бы – надо ему дать по морде, разбить ему эту улыбчивую смазливую морду и все. А храбрости у меня не хватило бы. Я бы стоял и делал злое лицо. Может быть, я сказал бы ему что-нибудь ужасно обидное – это вместо того, чтобы просто вломить прямо в морду, как настоящий русский мужик. Но, возможно, что если бы я ему сказал что-то обидное, он бы встал, подошел бы ко мне поближе и сказал: «Слушай, Костян, ты вроде как назвал меня *****ом или жуликом?.. Или мне послышалось?» И вместо того, чтобы сказать: «Нет, глухой *****, тебе не послышалось!!! Я назвал тебя *****ом, грязная ты скотина, мерзавец!!!» – я бы, наверное, сказал: «Я знаю только, что эта чертова фанера каким-то образом оказалась здесь у тебя!» И тут он сразу понял бы, что я его бить не стану, – кишка тонка – и, наверное, сказал бы: «Нет, постой, слушай, давай на чистоту: ты меня обзываешь *****ом, да?» И я ему, наверное, ответил бы: «Никто никого *****ом не обзывал. Знаю только, что наша с Димой чертова фанера, на которой мы очень любим сидеть около костра, оказалась у тебя здесь, на поляне». И так пошло бы до бесконечности.
В конце концов, я, наверное, просто ушел бы с их чертовой поляны и даже не дал бы ему по морде. А потом, наверное, пошел бы домой, в свою комнату, к зеркалу, где долго делал бы свирепое лицо и боксировал бы свое отражение. Неприятно быть трусом, особенно в такие времена, как сейчас! А, может быть, я вовсе и не трус… сам даже и не знаю. Может быть, я полутрус или отчасти трус, или… даже не знаю кто, или… мне было бы просто наплевать, пропала наша фанера или нет. Вообще, мне кажется, нельзя быть трусом – это просто не пригодится тебе дальше во взрослой жизни. Надо уметь постоять за себя, за правду и за тех близких людей, которые тебя окружают. Так что, если ты должен дать кому-то в морду и тебе этого хочется, а, может быть даже и не хочется, но если должен – надо бить. Но я не могу. Мне, наверное, легче было бы пристрелить урода, выкинуть его из окна, чем дать прямо по морде. Люблю смотреть по видео, как это делает Шварцнеггер, Сталонне, Уиллис или же тот же Джеки Чан, но чтоб самому кому-то вломить, даже если тот этого заслуживает – …да никогда в жизни… я даже решиться на это не могу, хотя великое множество раз пытался… поверьте мне. Лучше уж пусть меня бьют, что уже, кстати, тоже случалось, – хотя мне это вовсе не по вкусу, сами понимаете, – но я ужасно боюсь бить человека по лицу. Не могу смотреть ему прямо в лицо, вот беда. Если б хоть только его лица не видеть, закрыть глаза, было бы не так все плохо. Странная трусость, если вдуматься, но все же это трусость.
А вот мой хороший приятель Павел, который живет на первом повороте, он Катин брат, другого десятка парень, сделанный совсем из другого теста. Однажды, когда у нас с ним зашел разговор на эту тему, он мне ответил примерно так: «Понимаешь, Костян, мне просто все равно, сколько ему лет и какой он там большой, но если речь идет уже о чести и вломить надо, то я обязательно дам ему в рожу; мне просто по****ь было бы, что он мне там сделает потом! Понимаешь, у меня внутри бы что-то сработало… Я бы врезал… обязательно бы врезал». И это он говорит, не смотря на свой возраст – тринадцать лет. Честно говоря, я ему верю; у меня просто нет причин ему не верить: я уже знаю, что Павел – человек слова.
Как бы то ни было, если бы действительно произошла эта история с фанерой, то конец был бы у нее слегка другой. С этим придурком, мы бы еще поспорили минут так десять: называл я его *****ом или нет, а потом он мне бы просто врезал, потому что вот именно он смог бы, а я нет, и он это понял бы. Я бы даже и не успел увернуться или отскочить – почувствовал бы жуткий удар в живот.
Я бы долго не вставал с земли; а они все продолжали бы говорить на свои дурацкие темы и ржать, как идиоты. Я бы не потерял сознания, потому что я наверняка встал бы и, согнувшись, пошел бы домой. По дороге домой мне бы казалось, что я умираю; мне бы казалось, что я задыхаюсь, я бы не мог ничего сказать – так у меня дыхание перехватило, – ничего сказать нельзя. Я бы пошел в свою комнату, обеими руками держась за живот.
Дома я бы, наверное, как не нормальный стал воображать, будто у меня пуля в животе. Я бы стал думать, что этот Усолкин подстрелил меня. И вот теперь я дома, в своей комнате на первом этаже, чтобы глотнуть водки и начать действовать. Я бы представил себе, как я выхожу из своей комнаты, иду к калитке, открываю ее, потом закрываю ее; иду к поляне с мною любимым, по компьютерной игре «Unreal Tournament Add On: Infiltration 2.86», пистолетом «FN Five seveN», а сам при ходьбе слегка шатаюсь. Иду прямо, не сворачивая, на поляну через крапиву, кусты, держась за стволы деревьев, и кровь лилась бы прямо на землю, падая на листву и стебли лесной зелени, и за мной тянулся бы кровавый след аж от самой комнаты. Я бы пришел на поляну, где б этот придурок хохотал бы с теми бабами вместе, пока не увидел бы меня. И как только он увидел бы меня, а увидел бы он меня с пистолетом, на котором написано «FN Five seveN», он завизжал бы, закричал бы диким, перепуганным голосом, чтоб я его не трогал. Но я бы ему показал… я бы ему показал единственного настоящего *****а на этой поляне. Все двадцать пуль, которые есть в магазине, в живот *****у я бы всадил!!! А после просто сплюнул бы и пошел домой.
Я затряс головой, словно пытаясь скинуть все эти мысли, которые мне пришли в тот момент в голову, и спросил Диму:
– Дим, а тебе не хотелось бы начать все с начала; ну, то есть, как бы вернуться назад, в тысяча девятьсот девяносто девятый, в солнечный день двадцать шестого июня, – спросил вдруг я, совершенно не задумывая подобного рода вопроса.
Мне действительно искренне было интересно, как ответит Дима. Я много раз сам думал на эту тему и пришел к выводу, что мне очень бы хотелось взглянуть на все происходящее три года назад как бы свысока, из объектива свободно перемещающейся камеры, которая будет перемещаться по задаваемым мною направлениям.
– Это как? – не понял Дима.
– Ну, так: повторить все с самого начала, с тысяча девятьсот девяносто девятого, – объяснил я.
– Наверное, да… – неуверенно произнес он.
– Знаешь, а мне хотелось бы посмотреть на все это как бы свысока, – высказал я свою недавно задуманную идею. – Как бы с небольшой высоты увидеть все, что происходило между нами.
Вдруг я вспомнил, что не сказал Диме самого важного:
– Слушай, Дим, я очень долго думал о двух совершенно непонятных мне вещах.
– О каких? – с интересом спросил Дима.
– Во первых, откуда у них такой бурный интерес по отношению к нам? Почему они все еще хотят общаться с нами? Этот вопрос я себе задавал очень много раз, и не могу понять: если тебе там нравится, в этом «обществе», то гуляй: кури, пей, ходи по кустам… но мы то здесь причем… мы то им зачем?! Ну, если нравится там, ну там и околачиваетесь, а от нас отстаньте!.. Другая вещь, которая меня бесит – это их бесконечное перемещение за нами: мы сидим на пятачке – всё, все, теперь, собираются именно там; ну, ладно, черт с вами, перешли на район возле ворот – там играем в футбол и отдыхаем на камнях, что возле… но ведь нет!!! Они то и там уже появились – собираться стали.
– А мне кажется, – начал Дима, – что мы для них что-то вроде непокоренной вершины… До сих пор им удавалось войти в любые двери, которые на первый взгляд казались закрытыми, а наша… так до конца, пожалуй, и не открылась для них… мы – какая-то загадка для них… загадка, все еще существующая, – сломав мелкую палочку, сказал Дима. – Что же касается их перемещений, то… сам посуди: нам ведь сейчас по шестнадцать лет… – вздохнул Дима, – мы ведь на много старше многих из них и выглядим намного выше в любом плане. И…
– Да, ты, похоже, прав, – заключил я, задумавшись над разумными ответами, что дал мне Дима. – И какой выход?..
На минуту воцарилось молчание, которое не знаю как на Диму, а на меня давило очень сильно. Я думал, что же он может предложить, потому что думать, как ответить мне самому я не стал – иссяк!
– Да… – начал Дима, но вдруг запнулся на секунду, другую и вдруг произнес, – …да пошли они все… эти *****и на большую букву «М».
От такого ответа я просто обомлел, но после заржал, так как понял, что Дима… это серьезно сказанул, даже и не думая сказать что-то смешное.
– В точку! – заключил я. – В конце концов, жили то мы как-то без этих отбросов раньше… Пусть теперь они все перебьются.
– Да и пошел в задницу этот их прощальный костер!

СОН: РАЙ И БРЕД НАКАНУНЕ КОНЦА

С каким-то чувством облегчения от прошедшего разговора в сердце я пришел домой. «Но, все же, остается над чем подумать!» – заключил я и настроение сразу же изменилось. Все в доме уже спали или же готовились ко сну: бабушка уже лежала в своей кровати; родители тоже, но свет в их комнате горел – об этом сообщала полоска снизу двери, выделяющаяся особенно на черном, мрачном фоне ночи.
Дверь в мою комнату была открыта. Я вошел в свою обитель, включил свет, нажав выключатель, что у косяка двери с внутренней строны комнаты, и закрыл за собой дверь. Не слушая радио на ночь, не читая книг, спортивных газет как обычно, я стал снимать покрывало с кровати. Снял с себя одежду, кеды и этими кедами, вернее одним из двух, выключил свет путем прямого попадания точно в центр выключателя.
Стало темно. Я закрыл глаза. Стало еще темнее.
«Все-таки, даже не смотря ни на что, мне жаль, что все так кончилось… кончилось неудачно, крайне не удачно, но, все же, от этого никуда не денешься – такова жизнь, чья дорога всегда поворачивает тогда, когда ты меньше всего ожидаешь поворота и, что самое главное, от того поворота всегда есть разворот!» – думал я. – «И, наверное, это и впрямь останется со мной, в моей памяти навсегда, на всю жизнь».
Стало еще темнее и тише… И бред… нет, не сон!.. А какой-то бред одолевал мой разум…
Я – как машина, работающая на запредельном количестве оборотов: детали перегрелись, еще минута – закапает расплавленный металл, и все – в ничто. Скорее: холодной воды, больше логики в жизнь! Я лью эту холодную, ледяную воду ведрами, но логика шипит на раскаленных деталях и расплывается в воздухе неуловимым белым паром, не достигая жизни.
Ну да, ясно: чтобы установить истинное значение функции – надо взять ее предел. И ясно, что вчерашнее нелепое «растворение во вселенной», взятое в пределе, есть смерть. Потому что смерть – именно полнейшее растворение меня во вселенной. Отсюда, если через «Л» обозначим любовь, а через «С» смерть, то Л=f(С), то есть любовь и смерть… Да, именно, именно. Потому что я и боюсь Олю, я борюсь с ней; я не хочу. Но почему же во мне рядом и «я не хочу», и «мне хочется»? В том-то и ужас, что даже теперь, когда логическая функция проинтегрирована, когда очевидно, что она неявно включает в себя смерть, я все-таки хочу ее поцеловать губами…
…Что-то загремело и заскрежетало, и сразу наступила полная темнота…
«…Сейчас же ночь!»
…Потом какие-то огни – красные, синие, зеленые – вихрем закружились вокруг меня. Наконец огни эти исчезли, и все смолкло. В тишине я отчетливо услышал нарастающий шум морского прибоя. Ослепительный луч солнечного света ударил мне в лицо. Я заслонился от солнца ладонью и вдруг увидел, что справа и слева от меня покачиваются какие-то ветки. В ту же секунду я услышал рядом восторженные крики моих приятелей:
– Океан! – задыхаясь от волнения, пищали девчонки – Оля и Даша.
– Пальмы, лианы!!! – вторил им Дима.
– Ананасы!
– Бананы!
Мы стояли, окруженные пышной тропической растительностью, которая так необычно пестрила своими ярко-зелеными красками и выделялась своей формой. Невидимые птицы свистели и щелкали в этой зелени. Пахло какими-то цветами и сыростью. А глубоко внизу, под обрывом, клубилась пелена океанских волн. Зеленоватые валы накатывались на скалы и с шумом разбивались о камни. Время от времени до нас ветер доносил прохладный туман брызг.
Разумеется, мы, прежде всего, обследовали остров. Он оказался довольно большим и совершенно необитаемым. Густой тропический лес, скалы, тихие лагуны с прозрачной океанской водой, в которой сверкали рыбы, теплый песок на берегу лагун – все было просто роскошно!
Усталые, изнемогающие от жары, но совершенно счастливые, мы, наконец, решили отдохнуть в тенистом ущелье, увитом какой-то зеленью. Над нами была огромная тройная пальма, которая своей объемной листвой загораживала нас от солнца. На нас была пляжная одежда: мы с Димой были одеты в плавки, а девчонки были в купальниках. Мы улеглись по порядку, как на пляже. Я, правее меня Оля, правее Оли Даша, правее Даши Дима. С высоты птичьего полета мы выглядели как дружные парочки, приехавшие отдохнуть в… рай. Этот остров и в самом деле был раем. Мы лежали недалеко от полосы прибоя, над нами и невдалеке и рядом шумели огромные пальмы и, казалось, что было слышно, как волны накатываются на усеянный галькой песчаный берег и, шурша ею, сбегают обратно, оставляя на песке клочья белой пены.
– Костя, – обратилась ко мне Оля, когда мы вчетвером лежали пластами на охлажденном тенью песке.
– Да, – ответил я, вглядываясь в это бесконечно голубое небо, которое, казалось, только и создано, чтобы на него смотреть.
– Можно тебе задать серьезный вопрос?
– Ну… задавай, – смущенно ответил я, уже ожидая примерно какого плана вопрос будет мне задан.
– А ты веришь в любовь?.. В… гм… настоящую любовь?
– Да! – тверже твердого сказал я, да так решительно, будто я на этот вопрос отвечал уже великое множество раз.
– А… почему?..
– Ну, наверное, потому… что…
– Ну?
– Потому что у меня есть ты!
– Правда?
Тогда я взял Олю за левую руку, потянул ее к себе и поцеловал. Поцеловал нежно, любовно и так, как целовался всего пару раз в своей жизни.
– Я никогда не лгу… особенно такому человеку, как ты, Оль, знай это…
И мы снова замолчали…
Я снова стал смотреть в небо и почувствовал, как Оля положила свою голову мне на грудь. Я посмотрел на нее – у нее были уже закрыты глаза… Тогда я снова стал смотреть в небо…
…И завис так на некоторое время…
Как же это приятно: лежать на золотых песках, смотреть на небо, слушать океан и ощущать тот прохладный микро-дождь, долетающий до тебя от побережья.
Ощущение времени в раю всегда теряется…
…Через какое-то время, я осторожно привстал так, чтобы Олина голова резко не упала на песок, и посмотрел на Диму с Дашей. Они лежали в обнимку; причем Даша, положив голову на Димину грудь и уткнувшись в нее, спала, а Дима, переведя свой взор с неба в мою сторону, смотрел на меня и улыбался – я его понял… у него с Дашей некоторое время назад происходило примерно то же самое, что и у меня с Олей.
Я посмотрел на Олю: она свернулась калачиком и по-прежнему спала… уже без меня.
Вскоре потемнело…
Вокруг шумели все те же огромные пальмы, шуршал песок под, накатывающимися на берег, волнами прибоя и уже мерцали звезды. Свет луны заливал берег.


КОНЕЦ

Пробуждение было уже мучительным потому, что я опустился назад… из рая на грешную землю…
Я встал. Было уже десять часов – без семи минут. Настроение было никакое, и я решил просто посидеть… «Но вначале надо увидеть солнце!» – решил я, словно принимал решение против чьей-то воли. В который раз за это лето я открыл ставни и… меня не ослепило солнце: погода на улице была пасмурной… шел дождь. Я открыл ставню настежь. И некоторые капли этого августовского дождя, который несет осень, попадали прямо ко мне в комнату. Одна… еще одна… сразу еще две… и все больше и больше. Мне было все равно. Я просто сидел, смотрел как эти капли стали уже долетать от подоконника до моих ног и думал. О Чем? Не знаю… Не помню… Наверное, я думал о жизни.
В то время, как я сидел, меня окутывало это незнакомое, на первый взгляд, чувство, которое уже начало подбираться ко мне; имя ему грусть. Это такое всепоглощающее, такое эгоистическое чувство, что я почти стыжусь его. До этого момента я никогда в полной мере не испытывал этого чувства: я ощущал что-то другое – скуку, досаду... А теперь что-то окружает меня и отчуждает от других.
Я встал, оделся и вышел из дома, предварительно закрыв дверь.



Только никому
Я не дам ответа,
Тихо лишь тебе я прошепчу…
…Завтра улечу
В солнечное лето,
Буду делать все, что захочу.
(Виктор Пелевин)